Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Пара фильдеперсовых чулок, выстиранных и высушенных, две полупрозрачные ленты, висели на перекладине над кухонной плитой. Я передал их ей – они были легкие, как паутина.

Сидя, она принялась надевать их, искоса следя за мной с явным озорством и еще с чем-то испытующим, читавшимся в ее взгляде из-под опущенных ресниц, с чем-то похожим на искушение, тогда как я изумленно смотрел на неуловимое, но щедро дарованное моему взору мелькание белых бедер под тартаном Керри.

– Ну вот! – небрежно заявила она, поднимаясь и оправляя юбку. – Осталось надеть туфли, и мы выходим.

– Спасибо, Нора, – пробормотал я.

Эта идиотская реплика, возможно вырвавшаяся из моего подсознания как оценка ее маленького спектакля, прозвучала настолько нелепо, что я густо покраснел. К моему облегчению, она, похоже, не обратила на это внимания.

Два велосипеда стояли в подвале. Мы выкатили их во двор и отправились в путь.

Велосипед мисс Донохью, старая модель с высоким рулем и фиксированной малой передачей, без свободного хода заднего колеса, заставил меня попотеть. Мне приходилось крутить педали в два раза быстрее, чем Нора, чтобы не отставать от нее. Спустившись по склону, она устремилась вперед, оборачиваясь и с насмешкой поглядывая, как я, взгромоздившись на высокое сиденье и бешено работая ногами, тарахчу сзади. Я чувствовал, что мисс Д. уже лет сто как не пользовалась этим драндулетом. Но именно такой прогулки мне и хотелось – воскресные дороги были свободны от транспорта, а открытая местность, уже тронутая весенней зеленью, просто пьянила. Боярышник был в цвету, я вдыхал его аромат, когда мы проезжали мимо. На лугах блеяли ягнята, призывая своих матерей. Из-под изгородей уже пробивались примулы и ослинник. Когда мы подъехали к Лоху и покатились вдоль чудесно изогнутого берега, Нора начала дурачиться на велосипеде:

– Смотри, Лоуренс, я не держусь за руль.

Затем она начала петь. Это не была песня Хетти Кинг, но что-то вроде того, с таким вот началом:

Ты назвал меня куколкой год назад,
Ты сказал мне, что я хороша, на твой взгляд.

Это нарушение воскресной тишины необъяснимым образом очаровало меня, пока я вдруг не вспомнил, что Нора не была сегодня в церкви, каковое упущение, несомненно, было на моей совести. Я подкатил к ней и в ужасе воскликнул:

– Нора, ты не ходила сегодня утром на мессу! Это я тебя сбил с толку, это моя вина.

Она перестала петь.

– Да, Лоуренс, – серьезно сказала она. – Ты принял тяжкий грех на свою душу. Я не хотела поднимать эту тему, но меня это очень беспокоило.

– Почему ты не остановила меня, Нора? Я бы сходил с тобой к иезуитам на Крейг-стрит. Это моя любимая церковь.

– Ты не дал мне шанса, дружок. Ты заставил меня сесть на байк и выехать из города, прежде чем я сообразила, какой сегодня день и где я нахожусь.

– О дорогая! – простонал я. – Мне очень жаль, Нора.

– Ну не расстраивайся, мой мальчик. Надеюсь, это не смертельно, но если да, то, как я слышала, есть вещи и похуже.

Сказав это, она спрыгнула с велосипеда. Мы достигли тихой бухты с галечным пляжем, где у берега на ржавой цепи, прикрепленной к столбику, стояла небольшая лодка. В пятидесяти ярдах от берега плавно покачивалось на якоре странноватое, но симпатичное сооружение, выкрашенное в белый цвет, с окнами и дверью, в моем представлении – точная уменьшенная копия Ноева ковчега. Это был плавучий дом.

Нора вынула ключ из велосипедной сумки и отперла замок на лодочной цепи. Мы оттолкнулись, взяли по веслу и погребли к плавучему дому. Внутри он был точно как маленький дом со спальней, с комнатой отдыха, то есть своего рода гостиной, и с кухней, оборудованной металлической плитой. Там был ужасный беспорядок – незаправленная кровать, захламленный газетами и посудой стол, валяющаяся на полу пустая бутылка.

– Ну и кавардак, – сказала Нора, оглядываясь и морща нос. – Ну не важно, это не наша проблема. Как ты насчет искупаться?

– Я бы с удовольствием, – охотно согласился я, поскольку был в поту и пыли. – Но у меня нет трусов.

– Кто тебя увидит? – невозмутимо сказала она. – Я смотреть не буду, а если бы и посмотрела, разве я не твоя кузина? Иди разденься на верхней палубе. Но разумеется, будет холодно.

Я поднялся по трапу на верхнюю палубу, представлявшую собой ровную площадку, окруженную декоративной балюстрадой. По обе стороны бухты был лес, а за ней в солнечном свете сверкало озеро. Горная вершина вдали была синее, чем небо. Я сбросил одежду и, все еще в сомнениях насчет своей полной наготы, поспешно нырнул.