Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

– С моими нынешними возможностями я мог бы подобрать в университетской библиотеке все нужные тебе книги и многое другое. Редкие книги, великолепные, интересные книги. – Он добавил со значением: – Твоя любовь к книгам известна.

Это меня ужалило – уже давно я не брал в руки ничего более серьезного, чем еженедельные «Пикантные новости» миссис Тобин.

– В любом случае, – сказал я, – у вас нет никакой гарантии, что мое эссе будет лучше тех моих ранних детских упражнений. И вы уже поставили меня в известность, что я полуобразован.

– Тем не менее ты умный, Лоуренс, – сухо возразил он. – Кроме того, я сомневаюсь, что основным критерием тут будут литературные данные. Для членов комиссии важнее национальный дух.

– Национальный дух! – запротестовал я. – Я наполовину ирландец!

– Это позволяет тебе мысленно перевоплотиться и стать еще более шотландцем, чем сами шотландцы.

Это мягкое, но коварное давление подтачивало меня.

– Нет, я действительно не чувствую себя готовым к этому. Я еще слишком молод, чтобы поступать в университет. Я предпочел бы подождать, пока не вернется мама. Ее курсы оканчиваются в сентябре. Когда она получит назначение в Уинтон, ей будет положена комната или маленькая квартира. Тогда я смогу снова пойти в школу.

– Ты не слишком молод для университета. Осенью тебе будет больше шестнадцати. Поздно думать о школе, по крайней мере о той, которая тебе доступна, – продолжал наступать он. – Что касается твоей матери, разве не здорово сказать ей, что ты пробовал получить стипендию Эллисона и, возможно даже… – он сделал паузу, – что ты победил? Какая радость, какое облегчение для нее! Ты начнешь учиться в университете с более чем достаточными средствами. Тридцать фунтов в год с гарантией на целых пять лет. Подумай об этом, Лоуренс. И не забывай, что я помогу тебе.

Сознательно или нет, но он нажимал на мои уязвимые точки, заставляя с нежностью думать о матери и презирать самого себя, – это была нечестная игра на моих эмоциях, отчего щеки мои зарделись сердитым румянцем, и мне нечего было сказать в ответ.

Он смотрел в сторону, подергивая свою бородку, делая вид, что не замечает моего унижения, пока под конец, сдержанным тоном, не произнес возмутительную и непростительную фразу:

– Полагаю, можешь себе представить, что это значило бы для такого бесполезного старика, как я, если бы я помог тебе получить стипендию Эллисона.

Он что, актерствовал, используя запрещенные приемы, лишь бы захомутать меня? Пин был филологом, знатоком классических языков, эрудитом, но в его жилах текла по преимуществу кровь местечкового патриота. Теперь я думаю, что он верил каждому своему слову. Тогда же мне этих слов было достаточно, чтобы понять: я побежден. И он тоже понял это. Живо поднявшись, он – чувствуя себя свободно в шлепанце и без протеза – прыгнул к встроенному в стену шкафу.

– Тебе нечего пить – бутылка пуста. Я подумал, ты захочешь еще. У меня есть в шкафу. – Он достал лимонад и наполнил чистый стакан. – Если хочешь, есть еще печенье.

Я не хотел ни печенья, ни лимонада, чувствуя, что, посчитав меня взрослым, он теперь обращался со мной как с ребенком. Но я принял это, чтобы выиграть время, собраться с мыслями и, пока мы молчали, избавиться от этого чувства. Я не испытывал ни малейшего восторга от нашей затеи. Он, должно быть, уловил это, потому что сказал мне с повелительными нотками в голосе:

– Теперь внимание. Ты будешь приходить сюда в семь часов вечера три раза в неделю, и мы будем заниматься как минимум два часа. Я набросал план чтения. Вот твои первые две книги: одна – «Общая история Шотландии» Хьюма Брауна[104], вторая – «Пограничные войны» Дункана. – Он сунул мне один из томов и наугад полистал другой. – Ты представить себе не можешь, какое прекрасное время тебя ждет… удивительные люди, о которых ты узнаешь. Подумать только, что мне пришлось тебя уговаривать! Возьмем, например, этого графа Ангуса, по имени Арчибальд Отчаянный[105]. Вот кто был личностью, доложу я тебе. Подвинь-ка стул поближе, и мы пройдемся по нему.

Мы начали изучать героические выходки Ангуса, представителя рода Рыжих Дугласов, то, как он повесил музыкантов короля и получил прозвище Отчаянный. Вопреки всему, мне стало интересно. Как бы себя ни вел Пин за кафедрой учителя, он всегда увлекал и вызывал симпатию. Мне было жаль, когда в девять часов он закончил урок.

– Для начала достаточно. Теперь, помимо чтения, которое я задал, жду от тебя короткий письменный отчет, скажем в пятьсот слов, о том, что мы сегодня прошли. Принеси его в пятницу.

Я встал, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы выразить свою готовность заниматься. Как я мог так упрямиться, так трусливо отнекиваться? Но он остановил меня:

– Я тебя знаю, Лоуренс. Пожалуйста, никаких восторгов. Это тяжкий труд.