Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

– Да, в каком-то смысле я обижала тебя, Лори. Но только лишь потому, что ты обладал тем, чего я не могла у тебя взять. Во всяком случае, что случилось, того теперь не изменить. – Она помолчала, и на лице ее отобразилась тень прежней дразнящей улыбки. – Мы же не собираемся начать все сначала? – Она снова замолчала, как будто чего-то ожидая, затем, пока я еще тужился подобрать правильные слова, вдруг встала и включила свет. – Время собираться. Пойду-ка приведу себя в порядок и переоденусь. Не могу же я быть на торжестве в таком похоронном виде… Скоро вернусь.

Когда она ушла, я встал, походил по комнате, вышел в прихожую, вернулся в комнату, слыша, как она движется там, наверху, слишком уж обостренным слухом. Все чувства, которые я испытывал к ней, снова возродились, только были теперь еще сильнее из-за необычайного сострадания, которое я испытывал к ней, – мне страстно хотелось подняться наверх, чтобы утешить ее, но в глубине души я испытывал страх совершить ужасную ошибку, показаться ей навязчивым и нежеланным при том состоянии, в котором она находилась. И опять же подсознательное чувство приличия, возможно вызванное моей утренней встречей с Дингволлом, удерживало меня. Зачем еще больше усложнять ей жизнь, когда уже и без того все так грустно и запутанно.

Прежде чем я принял окончательное решение, на лестнице раздались шаги, заставившие меня поднять глаза. Она спускалась в белом шифоновом платье, с красной бархатной лентой в волосах. Она чуть подрумянила щеки и выглядела хрупкой и непохожей на саму себя. Она легко взяла меня за руку и сказала в своей привычной манере:

– Пошли. Можешь привести невесту. Они будут ждать.

Мы направились к соседнему особняку и вошли в гостиную Эннисов, жаркую и душную. Здесь уже вовсю правили Дэвиганы, и наше совместное появление насторожило Дэна. Он многозначительно посмотрел на своих родителей: на мать, угрюмую ширококостную женщину, на лице которой читался неизгладимый след шестнадцати уступок законам природы; на коротышку-отца, толстого и кривоногого, с тупым кирпично-красным лицом и взглядом самодовольного барана. Безумно счастливая миссис Эннис подавала напитки, виски «Пауэрс» для мужчин, херес для миссис Дэвиган.

– Для тебя, Кэти, сегодня большой день, – заученно сказала последняя, взяв свой херес. – Великий… святой день!

– Господу это известно. Что ты будешь, Лоуренс, по этому поводу? Мы просто ждем Фрэнсиса. Он будет рад тебя видеть.

– Молодой отец на своих молениях? – осведомился старый Дэвиган.

Сначала я подумал, что это шутка, но он был предельно серьезен, хотя, вероятно, уже принял на грудь, и не раз.

– Он беседует с Каноном.

– А… с самим Дингволлом. Должно быть, о приходе.

– Надеешься, он будет счастлив, Кэти?

– О да, я молилась об этом, иначе побоялась бы разлучаться с ним.

– Иди сюда, садись рядом, Кэти, – сказал Дэвиган-младший после короткой паузы.

– Мне и здесь хорошо. – Она прислонилась к подоконнику. – Кто-нибудь даст мне выпить?

– Конечно, дорогая, – холодно сказала миссис Эннис. – Тебе капнуть хереса?

– Если не возражаете, я бы предпочла виски. Доктор Эннис прописал мне это по рюмке перед сном.

Миссис Дэвиган подняла брови.

– Ну-ну! – сказала она тоном будущей свекрови.

– Похоже, сам доктор задерживается на вызове? – помолчав, спросил старик Дэвиган.

– Он сейчас у себя в приемной. И я знаю, что он там принимает роды. Но в перерыве он обещал заглянуть.

В этот момент с улицы раздался шум, и вошел Фрэнк с таким видом, будто он очень торопился, – улыбчивый, веселый, излучающий такую ауру, что это можно было бы назвать простой, естественной или сверхъестественной добротой или, если позволить себе немножко цинизма, священничеством. Да, Фрэнсис был теперь духовным лицом, в строгом облачении, с рядами черных пуговиц, с манерой ходить на цыпочках, гладко выбритый, готовый к улыбке, идол для приходских старых дев. Он подошел ко мне и тепло взял за руки:

– Как приятно тебя видеть, Лоуренс. Спасибо, что приехал. – Затем, к остальным: – Извините, я опоздал. У меня была долгая беседа… точнее, лекция. Но вот я здесь, мама.