Пещера Лейхтвейса. Том третий

— Смотрите, друзья мои, — заговорил Генрих Антон Лейхтвейс, показывая дрожащей рукой на девятый прибор, — перед той, которая в это мгновение незримо присутствует при нашей трапезе, так же когда-то дрогнула моя рука. Вы знаете, что в каждый праздник на стол ставится прибор, хотя никто не появляется, чтобы занять место перед ним и никто не дотрагивается до этих блюд. Этим способом мы хотим почтить память нашей бедной покойной Барберини. Вы, может быть, вначале улыбались. Вам казалось странным мое распоряжение и требование, чтобы во все счастливые минуты нашей жизни было отведено место и для покойной Барберини? Но я не могу отказаться от мысли о загробном существовании и думаю, что только смертный человек своими близорукими глазами не видит душ, витающих вокруг нас. Поэтому я убедился, что и Аделина Барберини не совсем покинула нас. Она живет, но только там, куда мы не можем проникнуть нашим разумом. В это самое мгновение она, может быть, сидит между нами, слышит, что мы говорим, чувствует и ощущает то же, что и мы. И поэтому Аделина Барберини, — продолжал Лейхтвейс, обращаясь к пустому прибору, как будто за ним сидел их бедный друг, — знай, что мы ни на одно мгновение не забываем тебя с той минуты, как кровопийца Батьяни убил тебя. Мы постоянно думаем о тебе, и мы с Лорой всю жизнь будем тебе бесконечно благодарны. Ведь удар, сразивший тебя, избавил Лору от когтей кровожадного коршуна.

Мы ухаживаем за твоей могилой, Аделина, часто собираемся у нее и шлем тебе наш дружеский привет. Наши жены украшают ее красивыми душистыми цветами, и хотя на ней нет надгробной плиты, но в наших сердцах память о тебе живет постоянно, и ее не могут уничтожить ни время, ни бури, ни грозы. А теперь, друзья, встанем и осушим бокалы в память нашего бывшего товарища, Аделины Барберини.

Разбойники встали и в благоговейном молчании осушили бокалы.

— Не провести ли нам часть сегодняшнего дня на могиле нашего незабвенного друга, Аделины? — заговорил Лейхтвейс, когда все снова уселись за стол. — Мы расположимся вокруг ее могилы, и покойница, таким образом, будет и духовно и телесно между нами.

Это предложение встретило всеобщее одобрение. Решено было отправиться в бывший лагерь апачей, как только немного спадет жара.

— Но где же Елизавета? — спросила вдруг Лора. — Она что-то долго замешкалась в кухне.

— Я пойду посмотреть, где она, — проговорил Зигрист.

— Я иду с тобой, — добавил Рорбек, и оба друга направились к дому.

Через несколько минут из него вышли Елизавета и оба разбойника, они несли что-то тяжелое и медленно подходили к столу. Лейхтвейс встал и глядел с удивлением и любопытством на торжественную процессию.

— Что это значит? — спросил он в изумлении. — Неужели это?.. Да, я не ошибаюсь… на доске, которую с таким трудом тащит Зигрист и Рорбек, лежит медведь, молодой, но уже порядочно грузный и большой.

— Да, медведь, — проговорила подошедшая к столу Елизавета. — Мишка доставит нам очень вкусное, сочное и нежное жаркое, насколько я могу судить по его мордочке.

— Вы убили медведя и не сказали мне ни слова об этом? — воскликнул Лейхтвейс.

— Это маленький сюрприз ко дню твоего рождения, Лейхтвейс, — засмеялся Зигрист. — С этой целью мы третьего дня ушли с Рорбеком, не говоря никому куда. Уже несколько недель тому назад мы выследили целое медвежье семейство поблизости нашего поселения и решили воспользоваться одним из этих животных. К сожалению, когда мы пришли, то родителей медведей не было, в норе оставался только этот молодец. Я убил его, и мы поволокли его домой. Однако медвежонок был уже не так молод, как мы предполагали: он отчаянно защищался, пока Рорбек не прихлопнул его окончательно. Но мясо его должно быть нежирным и сочным. Известно, что мясо молодых медведей очень нежно, а старых — почти не годится для еды.

— И как красиво Елизавета подала его, — заметила Лора, — посмотрите, он в передней зажаренной лапе держит цветок, и венок из цветов обвивается вокруг шеи.

— Что же, он явился к нашему почтенному Генриху Антону Лейхтвейсу с поздравлением, — заметил Зигрист.

— И в благодарность мы сейчас же примемся за него, — проговорил Лейхтвейс.

Он не захотел рубить его на куски, так как это представляло далеко не легкую задачу, но искусно разрезал его на ломти, и каждый из присутствующих получил хороший кусок. Тарелка Аделины, конечно, не была пуста.

Какое вкусное жаркое! Слюнки буквально текли у бывших разбойников. Обе ноги медведя были скоро уничтожены. Бокалы также не пустовали. Они звенели радостно, сопровождаемые бесконечными тостами за здоровье именинника и его жены Лоры. Обед закончился рисовым пудингом с вишневым вареньем. Когда стол был убран, мужчины закурили трубки, принялись за кофе, не забывая стаканов с вином.

Лора нагнулась к Лейхтвейсу, и когда тот окинул ее вопросительным взглядом, она, положив руку ему на шею, заговорила: