Пещера Рыжего монаха

Аджин нетерпеливо перебил его:

— Слушай, вот монахи говорят, что они добрые… Взял бы да принес фейхоа: человек из Москвы приехал, никогда не ел, надо угостить.

— Если надо — принесу.

— А если обманешь, уйдешь, а мы жди тебя? — подзадорил его Аджин. — Тебе и нарвать не дадут.

Василид даже слов не нашел от возмущения: уж кто-кто, а главный монастырский садовод отец Тиверий всегда благоволил к нему. Подумаешь, невидаль — фейхоа!

— Ждите! — крикнул он и скрылся.

Однако Аджин был недоволен; он опасливо озирался.

— Ты чего? — спросил Федя.

— А вдруг сторожей позовет…

— И поделом: в другой раз дразниться не будешь.

Аджин промолчал. Федя почему-то был уверен в добрых намерениях послушника. Он сидел, привалившись спиной к дереву, и спокойно ждал.

Времени прошло немного. Вскоре послышался шорох, и на верх стены, подталкиваемая невидимой рукой, стала корзинка, а следом за ней появилась голова в скуфейке. Осмелевший Аджин быстро подскочил и принял корзинку из рук Василида. Ого! Поверх плодов фейхоа, напоминавших лимоны, только размером поменьше и темно-зеленого цвета, лежали крупные как на подбор груши, гранаты и густо-фиолетовая кисть винограда. Из груш готов был брызнуть сок, и Аджин предложил начать пиршество с них.

Усевшись в тени, мальчики с наслаждением впились зубами в сочную мякоть. Послушник устроился в прежней позе на стене и удовлетворенно наблюдал за ними.

— Что же ты? — спохватился Федя. — Иди, ешь с нами.

— Нет, нельзя: по уставу не имею права обитель покидать… и вкушать без благословения старшего.

— Подумаешь! Никто и знать не будет.

— Нельзя — грех. Один грех, другой, а на том свете покою не будет.

— Ну и порядочки! — покрутил головой Федя.

— Кто всегда смотрит на небо, очень легко разбивает себе нос, — авторитетно добавил Аджин.

Послушник не ответил.

— Что же тебе тогда можно? — осведомился Федя.

— Молиться, послушания исполнять… работать, значит. Я в келейниках у игумена состою, его поручения выполняю.

— Да, не позавидуешь… И не скучно тебе?

Василид подумал.

— По правде говоря, скучно: во время службы иногда боюсь, как бы не заснуть… Я рисовать люблю; скоро у меня краски будут, тогда не скучно станет.

Федя приглядывался к послушнику. Монастырская жизнь давно интересовала его: что там, за высокой стеной, за тесным строем кипарисов? Рассудком он понимал, что монахи — обыкновенные люди, но таинственность, окружающая этот незнакомый мир, возбуждала любопытство. Не переставая есть фрукты, он расспрашивал Василида. Вдруг он заметил, что с Аджином творится что-то неладное. Тот не принимал участия в разговоре и ел едва-едва. Вскоре он вообще перестал заглядывать в корзину и оперся затылком о ствол дерева. Лицо его побледнело, на лбу выступил пот. Ничего не понимая, Федя спросил:

— Что с тобой?

Тот вяло отмахнулся и закрыл глаза.

— Может, объелся?

— Малярия… — понимающе качая головой, сказал Василид. — Погодите здесь, я лекарство принесу.

Он исчез за стеной.

А Аджину становилось все хуже. Приступ усиливался: пот заливал лицо, тело начинал бить озноб. Федя снял с себя рубашку и накинул на плечи приятелю. Ему впервые приходилось наблюдать приступ малярии — зрелище было тягостным. Моментами Феде казалось, что Аджин умирает.

Наконец за стеной послышалась возня. Запыхавшийся, распаренный Василид влез наверх, а затем, не раздумывая, спрыгнул к ребятам.

— Возьми, это хина, — срывающимся голосом сказал он, протягивая Феде пакетик с порошком. В руках у него откуда-то появилась кружка, он метнулся к ручью, протекавшему рядом, и вернулся с водой.

Аджин к этому времени уже лежал, скорчившись на земле и весь дрожал. Федя с Василидом приподняли его голову. Аджин безропотно проглотил порошок и запил водой; зубы его стучали о кружку.

Прошло несколько минут. Приступ шел на спад.

Близился вечер. Озноб сменился слабостью. Аджин поднялся с помощью ребят и для того, чтобы идти, вынужден был обнять Федю за плечи.

— Ну, пока, — сказал Федя Василиду.

— Прощайте… Храни вас господь!

Ни Федя, ни тем более Аджин не могли даже предположить, что творилось в душе у маленького послушника, как тягостно было ему оставаться одному после столь неожиданного знакомства.

Приятели отошли уже на порядочное расстояние, когда Василид нагнал их и сунул Феде корзинку с остатками фруктов.

— Гостинец-то забыли, — волнуясь, сказал он.

— Я не забыл, — возразил Федя, — корзинка-то твоя!

— Чего там, бери, может, когда и принесешь.

— Спасибо! Добрая ты душа…

В обнимку с пошатывающимся Аджином Федя стал спускаться по тропинке в город.

Глава V, где Федя знакомится с Асидой и абхазским гостеприимством

В этой части города Федя еще не бывал. Двор Аджина был окружен колючей ежевичной оградой, над калиткой торчал конский череп — заклятие от всякого зла.