Пещера у мёртвого моря

- А ты думаешь о своих детях, Халил? Почему Игнатиус, твой младший, уже три недели не был в школе? Видишь, я знаю о тебе и твоей жизни больше, чем ты предполагаешь. Такое равнодушие к выполнению религиозного долга больше терпеть нельзя, понятно? Впрочем,- голос снова превратился в нежный шелест, как в притче о слуге господнем Моисее,- я сразу понял, что ты принес древности, не лишенные ценности. Представляют ли они интерес для пашей церкви, будет видно позднее. Во всяком случае, они так или иначе найдут свою цену, скромную цену, Халил, дабы ты и твои друзья - басурмане не создавали себе на этот счет никаких иллюзий. Но ты ведь только посредник, комиссионер, так ты сказал?

- О да, святой отец,- ответил Халил и даже не заметил, что чуточку солгал.

- Хорошо. Получив от меня известие, ты сообщишь об этом бедуинам или бедуину и с ними или с ним придешь ко мне. Перепродажа приносит только неясность и досаду. Я хочу иметь дело непосредственно с таамире. Но чтобы ты все-таки имел какую-то гарантию и в доказательство, что я к тебе расположен и намерения у меня честные, я дам тебе записку к брату-казначею.- Митрополит раскрыл бювар и набросал на листке несколько строк.- Брат выдаст тебе двадцать четыре фунта стерлингов. Авансом, понятно, Халил? Не вздумай вкладывать эти деньги в твои грязные дела и транжирить их. Я и бедуины спросим с тебя отчета в них. А теперь ступай. Подожди во дворе. Ты получишь не только задаток, но и свиток обратно. За него ты в ответе предо мной, ясно? Ведь я уже за него заплатил. Я тебе его вышлю через полчаса посоветуюсь с отцами, понимающими толк в старине.

Митрополит позвонил, вошел монах и увел посетителя.

Митрополит Афанасий остался один. Почему он назвал сумму в двадцать четыре фунта, а не в десять или тридцать, он и сам не знал. Просто эта цифра первой пришла ему в голову. И пока он готовил себе кофе на маленькой итальянской спиртовке, а потом курил сигарету, его мучила мысль, не дал ли он слишком много.

Митрополит Афанасий не был ученым. Конечно, он получил необходимое образование, читал по-гречески и по-латыни, хорошо говорил по-французски и посредственно по-английски. Но во всем остальном он был только практиком, весьма опытным и очень ценным практиком, целиком поглощенным повседневными делами своей церкви. Не нужно забывать, что она принадлежала к древнейшим церквам христианского мира, была одной из пяти церквей, постоянно и по праву представленных в иерусалимском храме Гроба господня, что монастырь святого Марка находился на том самом месте святого города, где, согласно легенде, Иисус со своими апостолами был на тайной вечере.

Митрополит беспокойно шагал взад и вперед по своей просторной комнате. Поступил ли он умно или, напротив, безрассудно? Не опрометчиво ли было уверить Халила в том, что свитки старинные и чего-то стоят? Монастырские специалисты, о которых он говорил Халилу, существовали, к сожалению, только в его воображении и были, так сказать, дозволенной военной хитростью, чтобы продавец не подумал, что нашел глупца, которого можно околпачить. С другой стороны, монастырь славился великолепным собранием древнесирийских рукописей, для их изучения в Иерусалим приезжало множество ученых. Иной раз митрополит Афанасий разрешал доступ в библиотеку, но - подобно неизвестным ему хранителям Ватиканской библиотеки - не сразу и отнюдь не часто. И не один профессор в гневе сравнивал митрополита с драконом, стерегущим свое сокровище.

"А что если эти свитки увеличат унаследованные сокровища?" Митрополит Афанасий подошел к столу, оторвал от свитка уголок, положил его в пепельницу и поднес спичку.

Гм, запах, и достаточно противный, доказал тому, кто был практиком, и только практиком, не в одних церковных делах, что перед ним не пергамент. Глаза его не обманывают - это кожа. Но кожа, помнится, употреблялась для письма много раньше, чем пергамент и даже папирус.

Что до содержания, то этот вифлеемец (между прочим, совершенно безнравственный малый) что-то плел о древнесирийском языке, в котором, вероятно, понимает столько же, сколько он, митрополит, в ядерной физике. По совести говоря, и у самого митрополита Афанасия весьма смутное представление о древнесирийском. Все же надо взглянуть на внутреннюю сторону свитка... Митрополит развернул его и на один конец поставил пепельницу, а на другой положил молитвенник.