Пещера у мёртвого моря

Расшифровка подтвердила гипотезу профессора Куна, которую раньше считали слишком смелой и фантастичной.

Свиток содержал около трех тысяч букв. Язык, на котором он был написан, уже отошел от классического древнееврейского языка Библии и был близок к древнееврейскому языку II века.

В свитке были такие фразы:

"В большой цистерне, что находится во дворе колонного зала, в углублении напротив двери, в углу, спрятано девятьсот талантов"110. "В цистерне под стеной с восточной стороны - шестьсот серебряных слитков". "В южном углу колонного зала у могилы Цадока и под колонной в зале собраний - еловый сосуд для благовоний и такой же сосуд из дерева кассии".

Свитки изобиловали названиями населенных пунктов, расположенных в разных частях Западной Палестины, особенно же в окрестностях Иерусалима. Спрятанные в этих местах сокровища составляли в общем колоссальную сумму - около четырех тысяч центнеров золота и серебра111, причем из-за коррозии медных свитков сведения о некоторых кладах так и не удалось дешифровать.

Иорданские власти, а также аббат Милик, которому было поручено сделать точный перевод текста (перевод Аллегро был лишь предварительным), поступили, конечно, очень осмотрительно, сообщив в печати лишь о самом факте открытия и опубликовав только некоторые отрывки из свитка. В противном случае тотчас бы начались лихорадочные поиски кладов, тем более что в Палестине (да и не только в Палестине) снова и снова возникали слухи о несметных богатствах, найденных в земле.

Столбец 10-й одного из медных свитков содержал такую фразу:

"На соседнем участке с северной стороны в пещере с выходом на север, у входа в которую расположены могилы, имеется копия с объяснением, размерами и всеми подробностями". Вероятно, именно эту копию медного свитка и нашли таамире. Недаром они деликатно осведомлялись в музее, сколько может стоить металлический свиток. Возможно, в медном свитке значились и тирские серебряные монеты, найденные в трех кувшинах под полом храма. Оставалось только ждать.

Четыре тысячи центнеров золота и серебра! Не удивительно, что они породили такое множество научных и ненаучных теорий.

Профессор Мовинкель, например, писал: "Ессеи кумранской общины не могли владеть такими огромными ценностями. Прежде всего против этого свидетельствует упоминание о сосудах с драгоценными благовониями, потому что законы иудеев запрещали употребление благовоний вне храма. Следовательно, в этой описи речь может идти лишь о сокровищах храма Соломона, который был сожжен завоевателями в 587 г. до н. э. Но скорее всего медный свиток является апокрифом, в котором чисто гипотетически обсуждается возможность сокрытия сокровищ. Это эсхатологический документ, лишенный какого-либо практического значения".

Разумеется, заявление Мовинкеля не встретило никакого сочувствия. Будь это так, как предполагает Мовинкель, люди Кумрана могли сделать запись о сокровищах на коже, которой они воспользовались для других рукописей. Для этого им не нужно было обращаться к более прочному материалу, меди, тем более что, судя по всему, они очень спешили. В такой записи совершенно излишни точные и не имеющие никакого теологического значения названия населенных пунктов, такая запись не нуждается в копии, к тому же специально упомянутой. С версией Мовинкеля никак не вяжется неоднократно упоминаемое в свитках слово, которое расшифровал Кун: повелительное наклонение от глагола "копать" - "копай" (в тексте оказалось именно это слово, а не страдательное причастие); не вязались и указания размеров, также расшифрованные еще Куном.

Более приемлемым казалось предположение, что в медном свитке речь шла о сокровищах храма, спасенных и спрятанных перед тем, как в 70 г. н. э. Тит захватил Иерусалим.

- Но у Иосифа Флавия ничего об этом нет! - возражали некоторые. Это так, но ведь и в наше время о таких акциях не сообщают по радио или в печати, как показывают некоторые примеры из прошлой войны и послевоенного периода. Они были известны лишь очень узкому кругу лиц, куда, конечно, не был вхож ни один писатель, считавшийся болтуном от природы или по профессии.

Выдвигались более веские контрдоводы. Так, парижский профессор Дюпон-Соммер рассуждал примерно следующим образом: трудно себе представить, чтобы кумранская община стала прятать сокровища Иерусалимского храма. По строгим воззрениям общины, то, что принадлежало ей, было свято и чисто, а то, что принадлежало храму, не чисто и не свято. К тому же многие поселения, упомянутые в медном свитке, находились в окрестностях Самарии, которая казалась священнослужителям храма хуже самого ада.