Пещеры тысячи будд

Это правило распространялось не только на письменность: ханьская одежда, украшения, благовония, ритуалы и многое другое было запрещено, а все имевшее отношение к тангутским обычаям поощрялось – такова была дань национальной гордости и честолюбию молодого государства. Это могло бы показаться смешным, однако присутствовало во внутренней политике Западного Ся нечто такое, над чем смеяться не представлялось возможным. В глазах тангутов, ходивших по городу, Синдэ видел смесь бесстрашия, жестокости, невежества и высокомерия. Этот народ намного превосходил киданей и уйгуров силой духа.

Главную роль во внешней политике Западного Ся играли военные, но все внутригосударственные дела решались гражданскими учреждениями, созданными по образу и подобию ханьских. Синдэ явился в Ведомство образования и получил направление в большой буддийский храм, при котором была организована школа. Там три десятка ратников армии Западного Ся из разных земель учились грамоте. За исключением Синдэ, все они были молодыми тангутами, зато десять наставников, к его приятному удивлению, оказались ханьцами.

Синдэ отвели каморку в храме, каждый день он исправно посещал занятия, а когда его успехи были замечены, ему поручили особый труд: помогать ученым мужам переписывать значения ханьских иероглифов – это был первый этап в подготовке тангутско-ханьского словаря.

Осень и начало весны Синдэ провел за изучением тангутского языка. Зима в Синцине длилась с десятого по третий месяц. С восходом одиннадцатой луны оросительные каналы, бегущие к городу от реки Хуанхэ, замерзли, каждый день шел град. В четвертом месяце, когда лед на Желтой реке начал таять, Синдэ приступил ко второму этапу создания тангутско-ханьского словаря. Летом ветры дули в основном с северо-запада, но стояла изнуряющая жара, и мелкий пустынный песок заметал город. Из-за этих песчаных бурь днем становилось темно, как ночью, а когда бури прекращались, им на смену приходили страшные грозы.

Синдэ на капризы природы внимания не обращал – он с головой ушел в работу. В языке тангутов было более шести тысяч знаков, их, как выяснилось, придумал ханьский монах, который давно умер. Будь он жив, подобрать нужный иероглиф для каждого тангутского слова не составило бы труда, теперь же молодой цзюйжэнь вынужден был тратить уйму времени на то, чтобы в море символов со сходным значением отыскать один подходящий.

Осенью 1029 года словарь был наконец-то готов. Почти полтора года пролетело с тех пор, как Синдэ прибыл в начале лета в Синцин. Нельзя сказать, что он позабыл об уйгурской царевне и Чжу Ванли, но их образы постепенно отошли на задворки памяти, потускнели, а кровавые битвы, в которых молодой ханьский цзюйжэнь участвовал под началом отважного полководца, и суровая жизнь в приграничном гарнизоне теперь казались ему ночным кошмаром. Синдэ думал, что никогда уже не вернется в Лянчжоу или Ганьчжоу – до того нереальными и далекими сделались в его сознании эти города. Прожив некоторое время в столице Западного Ся, он уж и не помышлял о возвращении к прежнему месту службы. Вскоре память о знатной уйгурке совсем померкла. Сначала, думая о ней, Синдэ грустил и все вспоминал ее ледяные руки в день расставания, теперь же ему трудно было поверить, что когда-то он обладал этой женщиной. Возможно, ему все приснилось? Да и клятву он произносил тогда, словно во сне… Как бы то ни было, у него пропало желание возвращаться в Ганьчжоу за чужеземной царевной.

После завершения работы над словарем Синдэ не знал, чем ему заняться. Он пересек пустыню ради того, чтобы разгадать тайну тангутов, но прошли годы, а вопрос так и остался без ответа. Синдэ не мог отыскать в Синцине ничего, что позволило бы ему снова испытать то чувство, которое возникло у него после встречи с обнаженной женщиной на базаре Бяньляна. Возможно, в начале своего пути тангуты и обладали той бесхитростной простотой отношения к жизни и смерти, той первобытной внутренней свободой, которые так потрясли просвещенного ханьца, но теперь они утратили эти качества. Тангуты стали подданными нового государства и обрели патриотические идеи, когда во главе Западного Ся встали выдающиеся правители Дэ-мин и Юань-хао. Тангутские мужчины по-прежнему оставались храбрецами, но отныне они готовы были сражаться до последней капли крови не за свою честь, а за своего государя, женщины же несли на себе все тяготы жизни, годами ожидая мужей с полей сражений. Патриотизм сделал тангутов суровыми людьми, не знающими смеха и веселья.