Пешие прогулки

– А знаешь, Амирхан, мне пришла в голову потрясающая идея: сделать у нас в саду музей керамики под открытым небом. Все равно же весной уберём эти грядки с овощами и зеленью. Для ухода за ними у нас с тобой нет ни опыта, ни времени, тем более такой баснословно дешёвый базар под боком.

То лето, наверное, было и пиком их любви, и Амирхан, больше вслушиваясь в милый голос жены, чем в смысл того, что она говорила, ответил:

– Поступай как знаешь. Я полагаюсь на твой вкус.

Предложение Ларисы о музее под открытым небом в своём саду Амирхан не то чтобы не принял всерьёз, а просто не предполагал, что она могла затеять.

3

Больше они о домашнем музее с Ларисой не говорили. Наступила долгая тёплая осень, были убраны с грядок овощи, зелень, выкопали и картошку в дальнем углу, у забора. С ночными заморозками потихоньку осыпались розы, но по-прежнему запах их в полдень долетал до открытой веранды. В бассейне уже не купались, однако Лариса заполняла его каждый день: она говорила, что когда смотришь на водную гладь, успокаиваешься душой, и по утрам в бассейне плавали опавшие листья и лепестки роз.

Как-то он уехал по делам на три дня в Ташкент, а когда вернулся, не узнал собственный двор: казался он теперь просторным и… чужим. Не осталось и намёка на былой своеобразный восточный уют, даже живая изгородь была подстрижена.

Лариса с улыбкой спешила навстречу – она звонила в аэропорт и знала с точностью до минуты, когда муж будет дома.

– Ты только не волнуйся и не думай, что я все испортила. Я ведь за лето изучила парковую архитектуру всей Европы: и немцев, и французов, и англичан, нашла и старые российские книги – мне друзья из Москвы помогли, и до японской добралась – думаю, она нам больше подходит из-за наших восьми соток…

Покормив мужа с дороги, Лариса повела его посмотреть перемены. Двор теперь весь был покрыт привозным дёрном и сделался зеленой лужайкой. На фоне изумрудной зелени деревья, что росли ранее среди грядок картофеля и томатов, выглядели теперь иначе – стройнее, элегантнее – что и говорить, в этих английских лужайках что-то было. Лариса с увлечением рассказывала, какие деревья доставят ей на следующей неделе, какие кусты роз и куда она пересадит. Амирхан слушал её внимательно: ему нравилась затея жены и то, что она так увлеклась. Слишком уж часто в последнее время она поговаривала о Москве, а тут занятий на годы и годы – можно было не сомневаться, он знал свою жену. Улыбнувшись, он только спросил:

– Ты успеешь устроить свой музей в саду, пока меня не снимут с работы?

Лариса подошла к нему и, счастливая, положила ему руки на плечи; понимая, что муж одобрил её затею, улыбаясь, ответила:

– Плохо ты знаешь свою жену. С Зеленстроем я рассчиталась по смете и через кассу и даже на всякий случай квитанцию храню. А то, что слишком уж хорошо лужайка получилась да живую изгородь аккуратно подстригли, так они ведь старались не для областного прокурора, не воображай, нужен ты им! Я объяснила, что затеяла музей на воздухе, и им это понравилось, они даже обещали мне кое-что подарить из керамики. Учти, я ведь тоже старалась для них: сама готовила, и моими кулинарными способностями остались довольны, так что, дорогой муж, все взаимно. Единственное, в чем я виновата, – гарнитур для спальни, что мы приглядели с тобой, теперь купим года через два, не раньше, – музей я затеваю с размахом.

Амирхан обнял и расцеловал жену.

– Но это ещё не все. – Она, смеясь, вырвалась из его сильных рук. – Тебе, как областному прокурору, придётся использовать свои связи и влияние, чтобы добыть мне одну-единственную голубую ёлочку – она просто необходима в ландшафте, что я задумала, озеленители мне такого подарка не обещали…

4

Со временем, не довольствуясь экспозицией в саду, Лариса заняла под керамику две самые большие комнаты в доме – все равно они пустовали, и появилось у них ещё два «зала» малой керамики, XVIII и XIX веков. Альбомов, составленных лично Ларисой, с её текстами, комментариями, было всего два, хотя имелись ещё семь альбомов, где она написала раздел, главу, они были изданы за рубежом, и некоторыми из них Лариса очень гордилась. Наверное, это и было признанием её труда искусствоведа, исследователя, учёного. Но Амирхан Даутович, отдавая должное полиграфии, вкусу, изыску, с которым подавалась в зарубежных изданиях керамика со всего света, все же больше любил альбомы, изданные дома, в Москве.

В одном из них были и снимки музея под открытым небом и двух комнат его дома – того самого, где он прожил с Ларисой десять счастливых лет.

На ярко-зеленой лужайке, рядом с пушистой голубой елью, которую он все-таки достал для жены, на низкой дубовой подставке лежал глиняный сосуд для воды – хум; раньше такой имелся в любом дворе – ведь не только водопровод, но и колодец в этих краях был редкостью. Сосуд из красноватой глины литров на пятьдесят – шестьдесят потерял от времени первоначальный цвет, но на фотографии смотрелся хорошо, выцветшие краски говорили о возрасте. В нескольких местах сосуд был умело залатан, медные скобы успели покрыться зеленоватым налётом.