Пеший камикадзе, или Уцелевший

Ночное понижение температуры оказало на Егора слабое, но всё же благотворное действие. Нахождение в холоде явилось стимулятором для центральной нервной системы. Белок адипонектин, количество которого увеличилось в теле под действием низких температур, способствовало повышению реакции на инсулин, что привело к снижению количества глюкозы в крови. О положительном действии холода на людей перенесших ампутацию конечностей и мучающихся от фантомных болей Егору было известно ещё со времени нахождения в главном военном клиническом госпитале Внутренних войск, где он восстанавливался после тяжёлого ранения. Терапия холодом помогла уменьшить острую боль быстрее, чем большинство известных способов. Холод оказался эффективнее обезболивающих препаратов.

Так прошёл день, ночь, ещё один день и ночь, и наступил новый. Егор совершенно перестал существовать. Он опрокинул щит, преграждающий путь к спасению, но лишился сил сопротивляться. В нём едва теплилось единственное желание — вспороть живот и выпустить жизненную силу, которая иссякла, но пока не остановила сердце. Вспороть живот и выпустить силу — как подобная мысль пришла Бису в голову? В традициях Старого Света вспарывание живота считалось суровой формой смертной казни. Особенно популярной казнь через эвисцерацию была в Северной и Центральной Европе. Но, если в Риме и Греции занимались простым вспарыванием, то на Востоке такая казнь была процессом долгим и сложным, ибо вскрытие живота служило лишь прелюдией к основному действу, состоявшему в извлечении внутренностей. В Италии в четвёртом веке ломбардские арианцы казнили формийского епископа Эразма. Палачи вспороли приговоренному живот и вырвали его кишки, намотав их на лебёдку, затем разрубили епископа на куски. За время религиозных войн во Франции, Нидерландах и Англии протестанты стали настоящими специалистами по вспарыванию животов католиков, переняв древнюю традицию персов, они наматывали внутренности на палки, опустошая живот жертвы. Звучит не очень демократично. Однако, разверстать живот стало не плохим способом самоубийства ради демонстрации верности или восстановления честного имени в Японии, когда осужденный приводил приговор в исполнение сам. Вспороть живот считалось хорошей смертью у японских самураев. Правда, делать сэппуку японцы стали только в двенадцатом веке. В пятнадцатом веке приговоренные к смерти самураи получили от императора Японии исключительное право самостоятельно лишать себя жизни, вместо того чтобы быть обезглавленными палачом. Самоубийца опускался коленями на циновку, бесстрастно раздевался по пояс и перевязывал колени рукавами кимоно для того, чтобы в предсмертных конвульсиях тело не приняло неприличную позу. Кажется, в этой детали отражалась вся философия японского целомудрия. Избранным помощником, для которого ассистировать самоубийце считалось великой честью, подавался короткий меч, танто, приговорённый торжественно касался оружием лба, медленно вонзал острие в левый бок и вёл к правому, делая продольный разрез. В этот момент ассистент следивший за происходящим вскакивал и одним движением меча отрубал жертве голову. Всплыла в памяти Егора и другая занимательная история о настоящем японском самурае — камикадзе живущим в России. Девяносто шестилетний Еситеру Накагава, участник Великой Восточноазиатской войны против США и СССР был сбит на своём «Зеро» в воздушном бою советским ассом, получил ранение тазобедренного сустава, но сумел благополучно посадить пылающую машину. У горящего самолёта, следуя традициям самураев, Еситеру совершил харакири, однако вскоре был захвачен в плен советскими солдатами и спасён советским военным врачом — хирургом по имени Олег Терентьев… Впрочем, были те, кто утверждал, что ничего подобного с японцем из Калмыкии не случалось. Но какая теперь была разница? Сейчас Егору представлялось — вспороть живот было не самой мучительной смертью.

Егора бил озноб. Ощущение холода на фоне повышения температуры тела стало острее. Но звенящая тишина была многократно хуже, чем самый пронзительный холод. Не осталось сомнений, место, где его похоронили, было глухим и безлюдным, здесь царило мёртвое безмолвие, о котором Егору кое — что уже было известно.