Пеший камикадзе. Книга первая

Муса ощутил урчание живота, требующего еды, которая могла бы приглушить голодные звуки, но быстро понял что ошибся. Урчал не живот. Внизу, под домом, он заметил крадущийся по асфальту БТР в окружении солдат и поспешил уйти с крыши. Мать всегда запрещала ему смотреть в их сторону. Боялась, что те могли принять его за ваххабита, готовившего нападение. Или – его взгляд мог выдать ярость или того хуже, злую отцову решимость ни за что не прощать врагов.

– Где был? – взволновано спросила мать, строгая и собранная, словно не её он видел пятнадцать минут назад в постели спящей.

– Нигде, – понурив голову, соврал Муса.

– Опять ходил на крышу? – догадалась она.

– Да.

Глаза матери наполнились печалью, она ссутулилась и отвернулась. Муса без слов понял, что его слова её расстроили.

– Нана…

– Ты забыл, чей ты сын? – строго спросила она. – Почему позоришь отца?

Муса не совсем понимал, как можно позорить того, кого не было среди живых: покойнику всё равно. И как забудешь, – он сын отца, – люди одной крови, одной веревки.

В минуты материнских нравоучений Муса представлял, чтобы сказал отец на ту или иную его провинность. Вспоминал его лицо, по которому редко скользила улыбка, всё–таки склоняясь к тому, что вероятно тот не стал бы тратиться на слова, а вознаградил бы крепким подзатыльником, который научил бы его хорошим манерам. Материнский гнев не пугал Мусу. Он был похож на благородное негодование, беспомощное и слабое, и иссякал едва начавшись, мать не умела злиться на сына подолгу.

Тем временем преодолев полтора километра пути на север, сапёры оказались там, где дорога сузившись, изгибалась вправо и терялась за серой многоэтажкой. Через триста метров на левой стороне дороги стоял крепко сложенный блокпост, на котором несли службу ставропольские омоновцы, а западнее, в глубине, находилась 'вторая' застава, обозначенная на всех штабных картах как ротный опорный пункт второго оперативного батальона. Здесь же был расквартирован и его штаб. Командовал батальоном майор Виталий Непеин, которого за схожесть фамилий и звания в шутку прозвали 'майором Пэйном', был такой киношный герой в середине 90–х.

Как того требовала боевая задача, сапёры провели разведку маршрута до взводного опорного пункта капитана Султанова, где погрузились на броню и вернулись к блокпосту омоновцев, чтобы поздравить комбата и его соседей с наступившим новым годом. Встреча была неофициальной и недолгой. Мужчины обменялись тёплыми пожеланиями и крепкими объятьями, после чего сапёры заторопились в путь.

– Ладно, парни, ещё раз всех с наступившим!

Распрощавшись, Бис и Стеклов вышли из бетонного бункера, где у входа толпилась группа сапёров.

– Фу! Дядя Фёдор, оказывается ты мусорщик! Обожатель дерьма! Твои друзья, Кот и Пёс, знают об этом?

Дядей Фёдором Саню прозвали из-за фамилии, в честь главного персонажа мультсериала 'Простоквашино', самостоятельного мальчика, уехавшего жить в деревню с друзьями – котом Матроскиным и псом Шариком. Как и в сериале у Фёдорова был близкий друг ефрейтор Котов, по прозвищу Кот, контуженный и несменяемый дежурный по роте в следствие загадочной боязни взрывов и ступора, в который впадал при неожиданно громких звуках или близком разрыве, и трясся как эпилептик. Вторым другом Фёдорова, псом, считали минно-розыскную собаку по кличке Каро, тоже контуженную, так же как и Котов пострадавшую от фугаса. От полученных травм собака оправилась, но полезной быть перестала и работать по прямому назначению уже не могла. С какого-то времени, которого никто уже не помнил, безусловно в шутку друзьями дяди Фёдора признавали всех без исключения контуженных на этой войне людей, включая тех, кому подобный диагноз даже не ставили, но по характеру поступков и поведению вне всяких сомнений принадлежал. Это была чистой воды выдумка ефрейтора Ерёмина, так же бывавшего в эпицентре взрыва как рядовой Фёдоров и собака Каро, и все сапёры, время от времени оказывающиеся в гравитационном поле осколочно-шрапнельных тел.

– Не мусорщик, а ассенизатор! – гомонили бойцы, живо обсуждая сослуживца.

Сапёр Саня Фёдоров, будучи вторым номером группы инженерной разведки, неизменно двигался по правой обочине, где на Хмельницкого располагалась внушительная по размерам и протяжённости свалка твёрдых бытовых отходов. Выполняя опасную работу, ему приходилось досматривать свалку, вороша мусорные кучи сапёрным щупом.

– Это правда, что ты там так внимательно дерьмо на бумаге разглядываешь? – дразнили они приятеля. – Это хорошо, что 'чехи' не срут пластитом, а то вот так подотрутся, накидают бумаги, ты сунешься, оно и рванёт… Мы тебя потом хрен отмоем! – облако задорного смеха закатилось за бетонный блок, из-за которого первым показался Стеклов.

– Ерема, вот я сразу понял, что это ты: по твоим тупым шуткам! – узнал Стеклов ефрейтора по голосу. – Сам смотри в оба, чтобы тебя не то чтобы отмывать, обмывать не пришлось.

– Ерёмин, – свёл в одну нитку брови Бис, – вот тебе ещё информация в порядке короткого ликбеза: 'чехи' не подтираются бумагой, они водичкой жопы моют, понял?