Пешка

Жарка, парка и прочие вкусности готовили тетя и мама, а Марине с детьми оставалось только всё это поглощать. Причем, поглощение происходило вне зависимости от времени суток и желания поесть. Было слово «надо». Маринка поддерживала компанию трапезников, но после убытия родственников восвояси, и встав на весы, она всегда, постоянно, каждый раз приходила если не в ужас, то в ступор от набранных килограммов. Это повторялось из раза в раз с завидной регулярностью. На жёсткую, то есть для себя жестокую диету, Марина не то чтобы сесть, присесть не могла. Не от того, что не было силы воли из-за огромной любви к еде. Ничего подобного. Просто длительные диеты сказывались на настроении и упадке сил, что она себе позволить не могла, ведь надо было многое успевать делать – больше некому.

Марина могла себе позволить лишь разгрузочные дни. Поэтому, процесс похудения и обретения прежних форм был достаточно долог. Она была, как говорят, в теле, с формами. Да, тела было достаточно. Мужики в порыве страсти, когда из мозгов выплёвывается всё, что было накоплено годами интересного, энциклопедического, нежного и, как им казалось, умного, напевали ей много хорошего о тех прелестях, которое оно, её тело, таит и потихоньку раскрывает. И вот, имея своё собственное мнение, подкреплённое хвалебными речами противоположного пола, Марина не страдала комплексами и смело носила свой пятидесятый, ну может быть точнее будет пятьдесят второй, упругий размер.

–Да,– говорила она себе и, может быть, кому-то ещё. -Да, да, я не худа. Меня можно ущипнуть – и не уколешься, погладить – и не сломаешь кисть руки. А как колышется моя попка, когда по ней слегка шлёпнешь! А грудь, боже мой, какая у меня грудь!..

Грудь тоже была хороша и простых человеческих слов восхищения здесь недостаточно, так как это надо было видеть.

Аппетитна во всех отношениях и положениях, только не все это понимали.

Ну вот, пожалуй, и весь краткий портрет героини, тем более что уже пора вернуться в настоящее время, в больницу.

Врачебный обход уже закончился, и Марина с нетерпением стала ждать разрешения медсестры на звонок не другу, конечно, а деткам. Прождав, как ей показалось, целую вечность, она вскочила с кровати и, накинув страшно-цветной халат, засеменила по коридору в поисках телефонной связи. Кое-как найдя сестринскую комнату, она спросила, сидящую там девицу, откуда можно позвонить. Та, набитым до невозможности чем-то ртом, изо всех сил постаралась было внятно объяснить, но после нескольких попыток, сдавшись обстоятельствам, махнула рукой куда-то неопределённо вдаль. Наконец, поиски Марины увенчались успехом и у стола охраны она выпросила телефон. Позвонив наследникам, каждому поочерёдно, она успокоила их и сказала, что скоро будет, поэтому к ней приезжать не нужно. На самом деле, когда отпустят её домой она и не знала точно.

Так и просидела вся в думах до больничного обеда. Поковырявшись в какой-то прозрачной похлёбке, громко названной рассольником, Марина решила слопать кусок хлеба, заедая его массой в панировке, отдалённо напоминавшей котлету, и то только благодаря знакомой форме. Запив это чем-то подслащенным в стакане, Марина побрела вся в сомнениях и мысленных муках в палату. И тут, как черт из табакерки, на её пути возник светлый образ профессора Строкова Е.Е, того самого в затемнённых очках. Он обрадовано взмахнул руками и воскликнул укоризненно:

– Больная, где же Вас носит? Вы мне очень нужны!– и усилием своих цепких рук запихнул её в ближайший кабинет.

Профессор плотно закрыл за Мариной дверь. Он постоял у двери, как бы прислушиваясь, и затем приглушённым голосом сказал:

–У Вас, дорогая моя, как-то не очень хорошо с сосудами в голове и вообще,– тут он повертел пальцем у своего виска, подошел к столу и в отрешенной задумчивости сел. Помолчав несколько секунд, сказал почему-то грустно:

–Вам надо подлечиться. Поэтому я назначил лечение и через пару дней, я думаю не больше, выпишем Вас. Надеюсь, всё будет нормально, но доводить себя до такого состояния, в котором Вы поступили к нам, категорически нельзя.

Говоря эти слова, он состроил презрительную гримасу и как-то очень подозрительно поглядел на Маринку. При этом его руки что-то нервно искали под крышкой стола. Сказав всё это, он вдруг замер. Его щупальца что-то, наконец, нашли. Он юркнул под стол, и оттуда, сдавленным голосом, приказал больной возвращаться в палату.