Пешка для Ферзя

Он подхватил меня за талию — совсем как в прошлый раз — и запихнул в свой экипаж. Уселся рядом.

- Славное у вас ландо, - сообщила я Ферзю.

- У ландо четыре колеса, - возразил Ян, дергая поводья. — Моя называется купе.

- Все равно ландо, - капризно надула я губы. — Просто одноосное.

- Как пожелаете. Ландо так ландо.

- Ой, ой, не так быстро! — испугалась я, когда наш экипаж рванул вперед. — Меня сейчас стошнит!

На самом деле меня ни разу в жизни не укачивало в каретах (в ландо и купе тоже), просто мне было так хорошо — слов нет. Мы вдвоем, звездное небо, свет фонарей… Я задрожала от невыносимо-острого счастья, охватившего меня.

- Вам холодно, - заметил Ферзь. — Простынете ведь. Эх, молодежь!

Он стащил с себя плащ и накинул мне на плечи. Я вцепилась в его вещь, закрывая глаза и млея от знакомого запаха.

Мы медленно ехали по ночным улицам и молчали. Он не ругал меня, как обычно, а я не дерзила. Оказывается, мы вполне можем ладить.

- Селиванов — дурной человек. Лучше бы вам держаться от него подальше.

Или не можем.

- Не ваше дело.

- С одной стороны, вы правы. А с другой — я хочу вас предупредить. Кажется, Георг связан c революционной группой.

Вот только этого мне и не хватало! Надо предупредить Офицера, что Инквизиция его подозревает!

Я откинулась на сидении и попросила:

- Сложите, пожалуйста, крышу. Кажется, снег пошел.

Ян скрипнул зубами, но послушался.

И в самом деле, с ясного неба падали белые хлопья снега. Не рано ли для столицы? Обычно снег здесь выпадает в конце ноября, а то и вовсе не выпадает — потому что в заливе теплое течение. А я люблю снег, о чем незамедлительно сообщаю Яну.

- И я люблю снег, - неожиданно признается он. — Когда снег закрывал окна, туда не так дуло. А еще можно было его собрать в горсть, а потом съесть, и он был сладкий, как сахар. Простите, Софья, вам не понять.

Я нашла рукой его пальцы и сжала. Мне хотелось защитить того маленького Яна из приюта от всех бед. Впервые он рассказал мне что-то настолько личное. Впервые он заговорил со мной, как с человеком.

- Что же, вы всегда жили в столице? — спросила тихо я. — Здесь ведь немного снега.

- Да, немного, - кивнул он. — Но как-то был год, когда все дворы и улицы завалило до самых окон. Это была настоящая сказка. Мы с ребятами копали в снегу пещеры и подземные ходы, мнили себя исследователями горных тоннелей. К сожалению, через пару дней всё растаяло.

- А в Коборе всегда много снега, - мечтательно вздохнула я. — Зимой мы строили горку на заднем дворе и катались с нее на санках. А один раз я решила, что хочу стать зимней феей и ушла в лес…

- И там заблудились, - усмехнулся Ян. — Мы тогда с вашим отцом чуть с ума не сошли, пока вас искали.

- Ой, а разве вы там были? — смутилась я.

- Да. Мне было шестнадцать. Вам, кажется, семь. Я нашел вас под елкой, почти засыпанную снегом, всю окоченевшую.

- А потом я три недели болела, - закончила я виновато.

- Спасибо, - неожиданно сказал Ян, сжимая мою руку.

- За что?

- За воспоминания. В тот год у меня был первый праздник Новозимья, когда я был в семье, уже не в приюте. Пусть не в своей семье… Но для меня это многое значило.

Он повернулся ко мне с улыбкой, заглянул в глаза. Сердце заколотилось, словно попавшая в силки птичка. Я уставилась на его губы, невольно облизываясь.

- Мы приехали, льера Лисовская, - хрипло сказал Ян, не шевелясь.

- Как, уже? Какая жалость!

Он улыбнулся как-то грустно, выпрыгнул из кареты и подал мне руку. Я встала, пошатнулась (почти даже и не нарочно, ноги все еще подводили) и упала прямо ему в объятия. Он невольно подхватил меня, сжал почти ласково. Наши лица были так близко, что я не выдержала, потянулась к его губам и, кажется, даже коснулась их. В какой-то момент я была уверена, что он ответит: почувствовала его эмоции. На меня плеснуло его желанием. Но нет, он осторожно поставил меня на землю и заявил:

- Простите, я чужих женщин не целую. Тем более, нетрезвых.

- Жаль, - ответила я. — Многое теряете в жизни.

Он засмеялся и поцеловал мне руку — вот так галантно и старомодно — и растворился в ночи.

5. Дочь чудовища — тоже чудовище

Отец, сидящий в гостиной с отчетами, понимает на меня глаза, но никак не комментирует мое позднее появление и неровную походку. Меня как всегда это задевает. Мог бы уже хоть раз посмотреть куда-нибудь, кроме своих бумаг! Но нет, он только рассеянно здоровается и спрашивает:

- Извозчика брала?

- Нет, Ферзь довез.

В глазах льера Лисовского на миг что-то меняется, он слабо улыбается и сообщает:

- Хороший парень — этот Рудый, правда?

- Угу.

Я жду еще каких-то слов, может быть, вопросов, но наше общение закончено. Отец вообще неразговорчив, а в последние дни еще и мрачен. Что-то у них в совете не ладится. Я не спрашиваю, потому что знаю — все равно не ответит.