Пешка в большой игре

С год назад он уже обращался к Клыку. Тогда у Вовчика отобрали зарплату и поставили фингал под глазом, в милиции развели руками: примет не запомнил, свидетелей нет, вроде как сам и виноват. А Клыку свидетели не понадобились: пошептал что-то на ухо своему подручному, вроде как адъютанту, и все. К вечеру оба грабителя пришли к Вовчику домой, принесли все до копейки деньги да еще две бутылки водки в знак примирения. Вовчик вначале мириться не хотел, а стал охаживать главного обидчика по морде, причем здоровенный хмурый урка сносил побои как должное – ни уклониться не пытался, ни руку поднять. Вовчик отмяк, плюнул, достал свою бутылку, и примирение состоялось, расстались друзьями.

Клык жил на пятом этаже панельной пятиэтажки. У входа в подъезд и на предпоследней площадке дежурили попарно молодые люди с отталкивающими физиономиями.

В квартире обстановка была еще более спартанской, чем у самого Каймакова. Клык сидел за круглым массивным столом, упершись локтями в изрядно пожженную и исцарапанную столешницу, и сквозь составленные трубочкой татуированные кулаки всасывал дым догорающей «беломорины». Сладковато-пряный запах анаши наполнял комнату.

– Что, опять кого-то накноцали? – не здороваясь, спросил Клык, и было заметно, что он чемто недоволен. – А как моим людям жить? Им зарплату не повышают, профсоюза нету... Если я у них буду хабар изо рта вырывать, то мне надо в ментовку оформляться!

Он нехорошо улыбнулся, и новый «адъютант» ощерился такой же скверной улыбкой.

– Да я не за тем... – Каймаков на миг пожалел, что пришел сюда. – Вот... Он вытащил из продранного «дипломата» пакеты с кастетом и шилом.

Клык слушал внимательно, потом очень внимательно осмотрел содержимое пакетов.

– Вот это отдай Лепиле, пусть сделает анализ. – Клык двинул по столу пакет с шилом. – А это передай сам знаешь кому – на отпечатки.

«Адъютант» схватил оба пакета, сунул в сумку и выбежал из комнаты.

– А где прежний? – спросил Каймаков, чтобы заполнить паузу.

– Кто «прежний»? А-а-а... В десант пошел.

– В армию, что ли? – удивился Каймаков. – Ему ж под сорок небось...

– В зону я его послал. Передать кое-что и споры ненужные прекратить.

– Как же он попал в зону? – продолжал удивляться Каймаков. – Туда же просто так не пускают.

Клык снова ощерился.

– Как, как! Очень просто: взял три года – и пошел по этапу.

– Ясно... А обратно как же?

– Через три года – обратно. Можно и раньше вытащить, но зачем? Там тоже дел много, а ему авторитет зарабатывать надо... Чифир пить будешь?

Каймаков не успел отказаться, как с силой распахнулась входная дверь.

– Вернулись! – крикнул кто-то, и в комнату ворвались три здоровенных лба, радостных и сильно возбужденных.

– Все отдали, козлы! – Здоровяк с бритвенным шрамом на щеке бросил на стол чемодан и осекся, упершись взглядом в Каймакова. Клык небрежно махнул рукой.

Чемодан распахнулся. Он был набит туго обтянутыми полиэтиленом блоками пятидесятитысячных купюр.

– Все! Здесь арбуз с лихуем!

Человек со шрамом сбросил пальто и сдернул с плеча короткий автомат.

– Куда «дуры» девать?

– Брось пока на кушетку, Федька вернется – уберет.

Рядом с автоматом легли потертый «ТТ» и обрез крупнокалиберной двустволки.

– Напустили в штаны, гады, – процедил рыжий, заросший трехдневной щетиной парень.

Третий вошедший угрюмо молчал, не сводя тяжелого взгляда с Каймакова. Тому стало неуютно, и он заерзал на жестком стуле.

– Сходки испугались. – Клык добил косяк и находился в благодушном настроении. – Но через год-два наберут силу, и тогда не знаю... Пить будете?

– Жрать охота, – человек со шрамом гулко сглотнул. – В шашлычную сходим – и обратно.

Боевики ушли.

– Что, Сашко, никогда таких бабок не видел? – Клык ковырнул розовые блоки, вытащил один, взвесил на ладони. – Видишь, десять пачек. Считать умеешь?

– Все твое? – Голос у Каймакова почему-то был сиплым.

– Зачем оно мне? – Клык бросил пакет обратно и закрыл крышку. – Это благо воровское: на подогрев зоны, братве на помощь, на дела наши общие. Настоящему вору много денег не надо, он скромным быть обязан... Клык вздохнул.

– Однако забываются законы наши, не нравятся многим молодым, особенно тем, кто на этих рогометов кожаных, зоны не нюхавших, заглядывается.

Около часа рассуждал Вася Зонтиков о падении нравов в воровской среде, и в голосе его чувствовалась тоска по прошедшим временам. Потом вернулся «адъютант».

– На шиле... – он заглянул в скомканный листок, – ...клетки ткани сердечной мышцы. А здесь, – на стол со стуком опустился кастет, – есть хорошие пальцы, но по ихней картотеке они не проходят.

Рядом с кастетом в пакете лежали прозрачные прямоугольнички с черными узорами папиллярных линий.

– Значит, и взаправду засадил в сердце? – удивленно спросил Клык.

– А ты что, не поверил?

Клык остро глянул и чуть дернул уголком рта.

– Если бы я всем сразу верил, то давно сгнил бы в яме... Каймаков нервно сглотнул.

– Кастет не нашенский, его на заводе сделали, видно, из-за бугра... – закончил доклад «адъютант».