Пешком по Москве

Драматурга Александра Островского называли «Колумбом Замоскворечья», поэтому есть устойчивое мнение, что он жил в Замоскворечье. Островский, действительно, вырос за рекой в купеческом Замоскворечье, но затем тридцать лет, в пору становления и расцвета своего таланта, прожил на берегу Яузы в Большом Николоворобинском переулке. Деревянный дом, про который писатель говорил: «Дом был очень удобен для того, чтобы простудиться, и очень неудобен, чтобы писать и даже думать», не сохранился. Но сохранился дом в Замоскворечье, где писатель родился. Там и решили организовать мемориальный музей Островского (Малая Ордынка ул., 9/12, стр. 6). Правда, Островские снимали квартиру именно в этом доме не долго. У отца писателя появились деньги, и он построил неподалеку собственный дом. Затем семья еще несколько раз поменяла адреса и, когда будущему драматургу было 17 лет, перебралась на Яузу, где отец построил несколько домов.

Островский в бытовом плане жил по-разному. В доме отца, успешного судейского чиновника, в достатке. Затем Александр сошелся с соседкой простого мещанского звания, взял ее в жены, и отец перестал его поддерживать. Долгое время у драматурга не было даже своего письменного стола, кроме того общего, на другом конце которого пристраивалась кроить и шить жена. Бумаги Островского хранились в комоде среди платья или в конторке в спальной. Как-то один историк попросил рукопись пьесы в коллекцию. С конторки сняли запылившийся бюст Гоголя, отодвинули конторку от стены, раскрыли створки. Поднялось такое облако пыли, что чихнули посетитель, гений и двое ребятишек за перегородкой. В последние же годы жизни Островский стал театральным генералом: заведующим репертуарной частью московского отделения императорских театров. А это казенная квартира, швейцар, секретарь…

Пятницкая ул., 33–35, стр. 1

Островский любил колоритное Замоскворечье: «У нас никогда по моде не одеваются, это даже считается неблагопристойным. Мода – постоянный, неистощимый предмет насмешек, а солидные люди при виде человека, одетого в современный костюм, покачивают головой с улыбкой сожаления; это значит: человек потерянный. Будь лучше пьяница, да не одевайся по моде». При этом дома заказывали лучшим – модным архитекторам. Владелец бумажной фабрики Трифон Коробков поручил перестроить свой особняк архитектору Льву Кекушеву (Пятницкая ул., 33–35, стр. 1). Дом для предпринимателя архитектор создал в 1894 году, и журнал «Строитель» сразу же написал, что эта работа может считаться одною из лучших среди множества исполненных Кекушевым в Москве построек.

От музея Островского через двор церкви святителя Николая Чудотворца Мирликийского в Пыжах можно выйти на Ордынку. Церковь получила название по раскинувшейся вокруг стрелецкой слободе. В середине XVII века стрелецким полком командовал полковник Пыжов, при нем в 1657 году стрельцы и построили в камне Никольский храм (Большая Ордынка ул., 27а/8, стр. 1). Это образцовая постройка русского узорочья: с богатыми наличниками, ребристыми карнизами и пятиглавием на пирамиде кокошников. Возможно, прогулки Анны Ахматовой возле этого храма, тогда закрытого, вылились в стихотворение «Стрелецкая луна, Замоскворечье, ночь».

Большая Ордынка ул., 27а/8, стр. 1

На Ордынке есть примечательное место. Подходишь к этим воротам и ощущаешь особую атмосферу. Кресты, загадочные ниши, низкие скромные входы… Что бы ни размещалось в этом комплексе в советское время: поликлиника, кинотеатр, реставрационные мастерские, москвичи знали – здесь была Марфо-Мариинская обитель. Архитектор Алексей Щусев сделал так, чтобы с первых шагов мы понимали, куда попали. Это не совсем монастырь. Здесь служат в первую очередь людям. «Помогать больным и бедным, утешать находящихся в горе и скорби» – этими строками начинается устав обители, в названии которой объединено служение труженицы Марфы и молитвенницы Марии.