Пески Калахари

— Надеюсь, — ответил О'Брайен. — У меня иногда появляется чувство вины перед ним, да и перед Смитом тоже. Когда уходишь отсюда, все время кажется, что где-то за соседним холмом, за следующим перевалом стоит забор или проходит дорога. Это своего рода наваждение.

Гриммельман поднялся и сказал:

— Пойдем искать пчел.

И они ушли.

Грэйс смахнула с камня крошки, смыла жирные пятна и посыпала чистым песком, чтобы на него не садились мухи. Подбросив в костер сучьев, унесла подальше и закопала корки от дынь. Стало жарко. Тело покрылось липким потом. Грэйс вошла в пещеру, нашла свой небольшой саквояж с чистой одеждой, щеточками и расческами — все то, что она успела взять с собой из самолета.

Она подошла к прудику и разделась. Потом взяла одну из жестянок и, зачерпнув воды, плескала ее на себя до тех пор, пока не стала совсем мокрой. От мыла, которое было у нее в самолете, осталось лишь одно воспоминание. Она отошла на несколько шагов в сторону, туда, где был песок, и принялась натирать им тело, царапая бронзовую от загара кожу. Вернувшись к воде, она окунулась, смыла песок и почувствовала себя удивительно чистой и свежей.

Грэйс присела на каменную плиту и принялась под лучами солнца расчесывать волосы. Вначале гребенка застревала в ее свалявшихся густых золотистых волосах, но вскоре они стали мягкими и послушными. Она нашла в саквояже ножницы и подрезала волосы так, чтобы они едва касались загорелых плеч.

Тело Грэйс обсохло. Она достала из саквояжа чистую одежду: потертое белье, помятую блузку и юбку, которая ей стала теперь слишком велика. Ноги ее были босы: изящные туфли и тапочки давно уже развалились.

Грэйс так хотелось, чтобы О'Брайен был сейчас с ней, увидел ее такой свежей, чистой и прекрасной!

Она почувствовала, что голодна. Напившись воды и захватив с собой саквояж, Грэйс вернулась к пещере. Поев немного меду и закусив долькой дыни, она легла отдохнуть на прохладный песок.

* * *

О'Брайену и Гриммельману потребовалось два часа, чтобы добраться до тех мест, где, по описанию охотника, были пчелы. Им пришлось пересечь дно каньона, подняться на скалы и долго идти вдоль гребня, пока не удалось найти удобный спуск. Немного отдохнув в тени, они изменили направление и пошли по дну третьего каньона, затем начали подъем на следующий хребет. Наконец, они очутились в том дальнем каньоне, который назвали ранее каньоном ящериц. Он был вдвое уже главного и менее всего обследован. Мужчины снова присели в тени невдалеке от спуска.

— С моей стороны глупо было идти сюда, — сказал Гриммельман. — Старому человеку следует иметь больше здравого смысла.

О'Брайен ничего не ответил. Он сидел, выпрямившись, в напряженной позе, пытаясь разглядеть что-то вдали на противоположном гребне. Возможно, то была антилопа или бабуин. Гриммельман с обидой почувствовал, что О'Брайен не слышал ни единого его слова.

— Ну, так где же эти твои пчелы? — спросил старик, поднимаясь. О'Брайен был уже на ногах.

— Всего несколько сот футов отсюда.

Гриммельман не торопясь последовал за ним. Спешить было явно некуда, но немец чувствовал, что его медлительность раздражает охотника.

О'Брайен подождал Гриммельмана. Тот подошел и остановился около него. У отвесной скалы на чистом песке, там, куда никогда не заглядывало солнце, лежал один из принесенных ими из самолета чемоданов без крышки. Он имел два заплечных ремня и был приспособлен для переноски скорлуп, которые и лежали в нем. Скорлупы были привязаны тонкими ремешками и веревочками и очень походили на те ранцы, которые О'Брайен изготовил когда-то для Смита, Бэйна и для себя.

— Это тебе, — бросил О'Брайен.

Старик долго смотрел на чемодан.

— У меня мелькнула такая мысль, — сказал он. — А не заставил ли ты силой уйти Смита и Бэйна? Мне и раньше приходило это в голову. Но не оставалось ничего другого, как выслушивать твои версии. Вот что я тебе скажу. Я не уйду.

— Да, заставил уйти их и заставлю тебя, — ответил О'Брайен. — Но ты пойдешь в другом направлении. И найдешь то, что я не показал им. У меня есть карта, которая приведет тебя еще к трем скорлупам с водой, оставленным мною там, где я охотился. Когда они опустеют, будешь пить из скорлуп в чемодане.

— Почему ты заставил их уйти? — спросил Гриммельман. — И почему вообще в мире всегда существуют такие, как ты, которые навязывают другим свою волю, а те, другие, позволяют лишать себя жизни?

— Все мы не можем здесь оставаться, — ответил О'Брайен. — Ты знаешь это лучше любого из нас.

— Так пусть мы умрем, — сказал старик. — Съедим последнюю дыню, последний мед, последнюю ящерицу или то, что нам удастся добыть, и потом умрем. Нет никакой нужды обрекать друг друга на смерть в пустыне. Стюрдевант поступил неразумно и ушел сам, но другие… Ты убил их. Их кровь на твоих руках.

— Они должны были уйти, — твердил свое О'Брайен.

— Не тебе решать, кому уходить.

— Все вы уйдете!