Пески Марса

Дирк перешел к следующей группе. Небольшая, но очень внимательная аудитория собралась около седовласого старика, который читал (и, надо сказать, весьма профессионально) лекцию по философии. Дирк пришел к выводу, что не все ораторы в Гайд-парке чокнутые. Вполне возможно, что этот старик был в прошлом преподавателем и имел такую твердую убежденность в необходимости просвещения взрослых, что был готов читать лекции хоть на рынке, лишь бы только его слушали.

Темой лекции была жизнь, ее происхождение и судьба. Мысли философа, как и его слушателей, без сомнения, были вдохновлены крылатой молнией, лежавшей в пустыне на другом краю света, потому что он начал говорить об астрономической сцене, на которой разыгрывалась странная драма жизни.

Старик повествовал о Солнце и планетах, вращающихся вокруг него. Он вел слушателей за собой от планеты к планете. Он обладал несомненным даром говорить красиво, и, хотя Дирк не был уверен в том, что философ придерживается общепринятой научной точки зрения, в целом оратору удалось показать картину мироздания довольно точно.

Крошечный Меркурий, сверкающий под гигантским Солнцем, старик обрисовал как планету пылающих скал, омываемых ленивыми океанами расплавленного металла. Венера, сестра Земли, была навсегда скрыта от нас плотными тучами, которые ни разу за много столетий не рассеялись, чтобы человек мог взглянуть на эту планету. Под этим покровом могли прятаться океаны и леса и гул странной жизни. Но могло не прятаться ничего, кроме голой пустыни, терзаемой палящими ветрами.

Философ заговорил о Марсе, и слушатели сразу зашептались. В шестидесяти пяти миллионах километров от Солнца Природа нанесла второй удар. И здесь тоже была жизнь: планета время от времени изменяла цвет, что могло говорить о смене времен года. Хотя на Марсе было мало воды и атмосфера отличалась стратосферной разреженностью, там все же могла существовать растительная и даже животная жизнь. Была ли эта жизнь разумной — об этом никто не имел представления.

За Марсом находились гигантские внешние планеты, окруженные ледяным сумраком. Солнце для них было далекой звездой. Юпитер и Сатурн скрывались за слоем атмосферы толщиной в тысячи километров, их атмосфера состояла из метана и аммиака, и ее терзали ураганы, которые были видны нам с расстояния в миллиарды километров. Если на этих странных внешних планетах и тех, которые располагались еще дальше от Солнца, и существовала жизнь, она должна была быть еще более диковинной, чем все, что мы в силах себе вообразить. Только в умеренной зоне Солнечной системы, в узком поясе орбит Венеры, Марса и Земли, могла существовать такая жизнь, какую мы знали.

Такая жизнь, какую мы знали! А как мало мы знали! Какое право имели мы, живущие на крошечной планете, считал», что жизнь на ней — образец для всей Вселенной? Разве можно было все так усреднять?

Вселенная не была враждебна к жизни, она была к ней безразлична. Странность жизни представляла собой возможность и вызов — вызов, который разум должен был принять. Полвека назад Шоу был прав, вложив свои слова в уста Пилит, которая была до Адама и Евы: «Только у жизни нет конца; и хотя многие из миллионов ее звездных обителей пусты или недостроены, и хотя ее великое царство пока — безжизненная пустыня, мое семя однажды наполнит ее и доведет до совершенства».

Звонкий, хорошо поставленный голос философа смолк, и Дирк вернулся с небес на землю. Лекция произвела на него впечатление. Ему даже захотелось побольше узнать об ораторе, который уже покидал маленькую трибуну и собирался увезти ее из парка на скромной тележке. Толпа расходилась, все искали новых развлечений. Время от времени до Дирка долетали обрывки фраз. Другие ораторы продолжали свои выступления.

Дирк вдруг увидел знакомое лицо. В первый момент он удивился: совпадение казалось слишком невероятным.

Всего в двух метрах от него стоял Виктор Хассел.

Мод Хассел не потребовалось долгих объяснений, когда муж неожиданно заявил, что «собирается прогуляться по парку». Она прекрасно понята желание мужа побыть одному, только высказала надежду, что его не узнают и что он вернется к чаю. Этим пожеланиям не суждено было осуществиться, и Мод это отлично знала.

Виктор Хассел прожил в Лондоне почти половину жизни, но до сих пор первые впечатления об этом городе оставались яркими. Он любил Лондон. В годы учебы на инженерном факультете он жил в Пэддингтоне и каждый день ходил в колледж пешком через Гайд-парк и Кенсингтонские сады. Думая о Лондоне, он представлял себе не шумные улицы и знаменитые на весь мир здания, а тихие аллеи, просторные лужайки и песчаные отмели Роттен-Роу, где по утрам в воскресенье можно было увидеть всадников на красивых лошадях — и это в то время, когда первые космические корабли возвращались домой из полетов. Хасселу не было нужды напоминать Мод об их первой встрече рядом с Серпантином. Эта встреча произошла всего два года назад, а казалось, прошла целая жизнь. И со всеми этими местами он должен был попрощаться.