Пески смерти

К тому времени как я подъехал, пальба уже началась. Выпрыгнув из седла, я решительным шагом направился к веранде, и тут из-за угла дома на меня вынырнул один из азиатов. Я едва различал его в тусклом свете ламп, горевших на веранде. Что-то свистнуло возле моего лица, и я едва успел увернуться, лишь в последний момент разглядев, что в руках у моего противника вилы. Еще мгновение, и острия ударили бы мне в лицо.

Откуда-то из-за спины прогремел выстрел. Азиат упал. Я, все еще ошеломленный, повернулся и в полутьме увидел расплывшееся в злорадной ухмылке лицо Вельского.

— Вот так надо говорить с этими скотами, — процедил он сквозь зубы. — А вы, господин Фредерикс, варежку не разевайте, снимайте свои белые перчаточки и вперед, в следующий раз меня может не оказаться рядом… Пошли. Вы направо, я налево. Стреляйте во все, что движется, потом разберемся.

В этот миг я находился в странном состоянии. Я словно не был самим собой. Мне даже начало казаться, что происходящее всего лишь мне снится. А может, всему виной прилив адреналина?

Выхватив револьверы, я побежал вокруг чайханы, вглядываясь в густые темные тени. Неожиданно одна из них дернулась, ожила. Не думая, я вскинул револьвер. Бах! — в голову. Бах! — чуть ниже, туда, где сердце. Бах! — в живот.

В тенях кто-то заверещал. Я сделал несколько шагов вперед и замер от ужаса содеянного. На земле валялась молодая беременная турчанка и мальчишка лет семи. Турчанке пуля попала в лицо, разворотив плоть, превратив ее в мертвую кровавую маску. Мальчишка еще был жив, извивался на земле в агонии. Видно, пуля попала ему в живот, потому что земля вокруг него была вся черная от крови. Я машинально поднял второй револьвер и с одного выстрела добил несчастного. Потом я застыл, сам поражаясь собственному хладнокровию, пытаясь убедить себя, что это вовсе и не люди, а так, расходное быдло, смысл жизни которого не мешать таким, как я. Нет, в мыслях-то все было четко прописано, только в душе не складывалось. Ощущение у меня было, словно я совершил преступление, греховный поступок, на искупление которого мне придется потратить целую жизнь. И еще я все время думал: стал бы я стрелять, если бы разглядел, кто прячется в тени?

Сколько я так простоял, не знаю. Потом откуда-то появился еще один азер. Он бросился к телу, распростертому на земле, стал тормошить женщину, потом повернулся к мальчишке и, вскочив на ноги, бросился на меня с кулаками. В его глазах читалась такая ярость, казалось, он готов был разорвать меня голыми руками.

Я встретил его двумя выстрелами в лицо. Время для меня словно остановилось. Мне казалось, я видел, как первая пуля ударила ему в левый глаз, и тот буквально взорвался, разбрызгивая во все стороны глазную жидкость, кровь и дробленую кость. Башибузук замер в прыжке, а вторая пуля, ударив ему точно посреди лба, заставила запрокинуть голову и отшвырнула тело.

Гул выстрелов набатом стоял у меня в ушах.

До этого, на войне, я тоже убивал, но то были вооруженные враги, а тут беременная женщина и мальчишка. И плевать на то, что они азиаты. Нет, на подобное я не подписывался! Хотя… Я уже готов был рухнуть на землю рядом с убитыми и начать биться, рвать на себе волосы, требуя, чтобы время повернуло вспять, проклиная Гоцлар, Грищенкова и все золото мира. Но я ничего подобного не сделал. Вместо этого я все стоял и смотрел на тела у моих ног.

Грищенков вернул меня к реальности. Этот дьявол-искуситель появился из темноты. Мгновение он смотрел на убитых, потом подошел, похлопал меня по плечу.

— Хорошая работа, а я было уж засомневался, решил, что у вас кишка тонка… Ладно, плюньте. Пойдем, там помочь надо. Да не переживайте вы так. Вон генерал-адъютант Куропаткин во время штурма Самарканда приказал… — Грищенков говорил и говорил, а я его не слышал. Машинально шагая за ним назад к освещенной веранде чайханы, я все еще видел перед собой ту женщину, распростертую на песке. Я шел, а пальцы сами собой перезаряжали барабаны револьверов. Хоть я истратил всего четыре пули, барабан должен быть полон всегда. От этого зависела моя жизнь. На войне этому быстро учатся.

На веранде лежало пять или шесть мертвецов. Крошев и Гуггенхайм заносили трупы в дом, а Вельский, лихо орудуя тряпкой, подтирал лужи крови.

— Пошевеливайтесь, — встретил он нас. — Времени всего ничего.

И мы взялись за дело. Через несколько минут все трупы исчезли в недрах темного дома, а лужи крови были или затерты, или закрыты коврами.

— Что ж, будем считать, что маскарад удастся, — объявил Грищенков. — Тащите чайханщика.

Тут же Вельский и Крошев притащили тощего старого азиата. Тот был белым от страха, трясся как осенний лист.

— Послушай, почтеннейший, — обратился к нему Грищенков. — Перестань трястись, — Грищенков говорил на русском, однако старик его отлично понимал. — Сейчас сюда приедут люди, и ты должен их встретить как самых близких родственников. Они должны зайти в чайхану. Если ты предупредишь их вольно или невольно, то умрешь… С тобой будет все в порядке, если ты нас не выдашь, — пообещал Грищенков.