Песнь крысолова

Я вытаскиваю наушники и понимаю, что все еще на Мюллерштрассе. За окном гоняют велосипедисты, семенят собачники, мамаши с колясками и школота. Идет мелкий дождь.

Смотрю на черный экран телефона.

Что это сейчас было?

Скверная шутка?

Экран вспыхивает снова. Вертекс.

«Ты, блин, где?»

«За гранью добра и зла».

«Смешно. Уже ушла из дома?»

«Я в забегаловке на Мюллерштрассе».

«Сейчас приеду».

«Нет».

«Где именно?»

Понимаю, что его не остановить.

«У турков, на углу Амстердамской улицы».

«Скоро буду».

«Я же воняю чем-то. Тебя тварь эта найдет».

«Мне облиться бензином? А спичка у тебя найдется? Сожжем твой след!»

Шутки про спички мне никогда не кажутся смешными, но откуда Вертексу знать.

«Будь осторожен», – пишу я, понимая, что это никак ему не поможет, если беда пойдет следом.

Время до его прихода я не чувствую. Беру себе еще один чай и снова пересматриваю все видео, перескакивая на интересующие меня части.

Откуда этот Джокер знает столько про Вальденбрух? Половина из того, что он наговорил, походило на бред сумасшедшего. Другая часть, подтвержденная ссылками из прессы, тревожила.

Злой голос внутри шипел, что он влез не в свое дело, это не его гребаные сказки, а чужие жизни, которые разнесли на осколки.

Еще хуже было от комментариев. Троллинг и хайп напоминали прорвавшуюся трубу канализации. Видео набрали дикую популярность: огребли как и пальцы вверх, так и пальцы вниз.

«Чувак жжет!!! Отмочил так отмочил!»

«Ты дно. И видео твои дно. Лучше бы мэйкап туториал сделал, лузер!»

«Если бы его видео были правдой, СМИ об этом давно написали бы!»

«Ты веришь СМИ? Может, еще в Пасхального Кролика?»

«Масонский заговор!!!»

«Ну и правильно, что этих ублюдков спекли. Это не дети, а живущие выкидыши!»

«Жаль, что так вышло с Вальденбрухом. Наверняка их можно было вылечить…»

«А кто сказал, что их вообще лечили?»

«Джокер сказал, видос пересмотри, склерозник!»

«Джокер – просто сплетник!»

«Джокера в президенты!»

«Я кирпичей наложил от последнего выпуска. А еще будет?»

«Про-о-о-оду!!![15]»

Почему-то слезятся глаза. Ищу капли – безуспешно, я забыла их дома.

Так проходит сорок минут, а потом объявляется Вертекс. На голове у него взрыв, видимо, даже не было времени привести себя в порядок. Но хоть ресницы отклеил.

Он пулей подсаживается рядом и выдыхает. С его куртки капает вода. Некоторое время в молчании смотрим друг на друга, как всегда немного читая мысли.

– Совсем херово, да?

– Нужен твой совет, – честно говорю я.

– Давай, обожаю советовать.

– Но сначала расскажи, что в «Туннеле».

Вертекс залпом опрокидывает мой остывший чай, к которому я не притронулась, и начинает выкладывать, что было после. Мельхиору сообщили поздно, клуб не успели зачистить. Через два часа пришла полиция, и опросили всех, в том числе и Вертекса. Пригнал ли полицию швед или еще кто – неизвестно. Смысла разбираться все равно не было. Столько свидетелей осталось после той ночи. Мельхиор даже не стал изымать видео, и это оказалось стратегически верно. Теперь все ищут белую тварь с наклонностями каннибала, которая пришла и распугала фриков (вот же ирония!).

Обо мне спрашивали. Вертекс успел перемолвиться и с Шимицу. Она пришла после меня и, судя по всему, уже видела записи. Видно, кто-то из наших просто отправил ей по электронной почте.

– Мадам Харакири спросила, где ты. Я сказал, что убежала. Скорее всего, из страны. Не уверен, что она мне поверила, – закончил он и почему-то виновато уставился на меня исподлобья.

– А полиция обо мне спрашивала? – вскользь интересуюсь я.

– Да вроде нет… – жмет он плечами. – По крайней мере, не при мне. Конечно, дилеры в чем-то тебя подозревают.

Мы уныло смотрим в окно, как будто мир за ним – наша рекламная пауза. Спустя пару минут Вертекс интересуется:

– Ну, расскажи мне, какой план? И что за совет?

Я начинаю незнакомым неуверенным голосом:

– Знаешь… у меня была сестра. Вернее, есть. Мне кажется, она еще есть. Когда ей было семь лет, она… устроила намеренный поджог в доме. И так умерли наши родители. Ее признали невменяемой, якобы шизофрения, и забрали в специальную клинику для таких детей с отклонениями. Это место называется Вальденбрух.

– Гонишь, – отваливается у него челюсть.

Все его реакции – естественные, при этом какие-то комичные. Сейчас я произносила вслух то, о чем никому не рассказывала. Только Шимицу. Но та вынудила это сделать, и подозреваю – не из сочувствия или профессионального интереса. Это было ее личное любопытство – поглубже засовывать пальцы в незаживающие раны. Как ни странно, по-своему мне это тогда помогло. Я рассказывала ей дольше, чем Вертексу, и тут же начинала себя за это ненавидеть, но, слушая, она умела извлекать что-то из людей. После того, как из меня выливались реки ненависти и боли от того, что было, становилось спокойно. Я начала вычеркивать прошлое по кусочкам, будто закрашивая черным лист бумаги с плохим рисунком. Краски сливались, злоба растворялась. Сейчас я пересказывала все сухо и коротко. Меня больше не было в этой истории.