— Да, среди сорока других стражников. Мы ждали, что занимающее трон чучело отдаст нам приказ порубить на куски Красную Бороду и всех прочих, но так и не дождались. Будь здесь королева, посмели бы юнкайцы поднести ей голову одного из заложников?
— Мне показалось, что Гиздар был огорчен.
— Притворство. Его-то родичей ему вернули целехонькими. Юнкайцы разыгрывают перед нами фарс с благородным Гиздаром в заглавной роли. До Юрхаза им дела нет, они сами охотно затоптали бы старого дурака. Это лишь предлог для того, чтобы Гиздар истребил драконов.
Сир Барристан поразмыслил.
— Дерзнет ли он?
— Дерзнул же он дать яд своей королеве. Для виду он, конечно, помедлит, дав мудрым господам повод избавить его от командира Ворон-Буревестников и кровного всадника, а затем начнет действовать. Им нужно, чтобы драконов убили до прихода волантинского флота.
Да, все сходилось — но Барристану Селми все-таки было не по себе.
— Не бывать этому. — Эти драконы — дети его королевы; он не позволит, чтобы им причинили вред. — Начнем в час волка, самое темное время ночи, когда весь мир спит. — Эти самые слова сказал ему когда-то Тайвин Ланнистер под стенами Синего Дола. Лорд дал рыцарю сутки на то, чтобы спасти короля — если к рассвету их здесь не будет, он начнет штурм. Селми ушел в час волка и в тот же час вывел из города Эйериса. — Безупречные запрут ворота перед самым рассветом.
— Не лучше ли атаковать? Ударим на юнкайцев, пока они еще глаза не продрали.
— Нет. — Они уже не раз обсуждали это. — У нас с ними мир, скрепленный подписью и печатью ее величества, и первыми мы его не нарушим. Возьмем Гиздара, учредим совет, который будет править вместо него, а затем потребуем, чтобы юнкайцы вернули нам заложников и ушли. В случае отказа — тогда и только тогда — мы объявим, что мир утратил силу, и дадим им сражение. То, что ты предлагаешь, бесчестно.
— А ты со своим благородством попросту глуп. Время приспело, вольноотпущенники рвутся в бой.
В этом он прав. Саймон Исполосованный из Вольных Братьев и Моллоно Йос Доб из Крепких Щитов жаждут испытать себя в битве и смыть юнкайской кровью перенесенные ими страдания. Только Марслин из Детей Неопалимой разделяет сомнения старого рыцаря.
— Мы с тобой уже договорились, что поступим по-моему.
— Мы договаривались до того, как Гролео отсекли голову. У этих рабовладельцев нет чести.
— Она есть у нас.
Лысый проворчал что-то по-гискарски и сказал:
— Ладно… не нажить бы только хлопот с твоей честью. Что там с охраной Гискара?
— В часы сна его величество охраняют двое. Один у двери опочивальни, другой в алькове, внутри. Сегодня на карауле Храз и Стальная Шкура.
— Храз — это плохо, — заметил Лысый.
— До боя может и не дойти. Я поговорю с королем. Поняв, что мы не намерены его убивать, он прикажет телохранителям сдаться.
— А если не прикажет? Упускать его нельзя.
— Он от нас не уйдет. — Храза и тем более Стальной Шкуры Селми не опасался. Телохранители из бывших бойцов с арены неважные: свирепости, проворства и силы мало, чтобы охранять королей. На арену противники выходят под вой рогов и гром барабанов, а после боя победитель, перевязанный и напоенный маковым молоком, может пить, есть и распутничать до следующего сражения. Для рыцаря Королевской Гвардии бой никогда не кончается. Опасность подстерегает его как днем, так и ночью, и о приближении врага трубы не возвещают. Вассалы, слуги, друзья, братья, жены и сыновья — любой из них может таить нож под плащом и черный замысел в сердце. На каждый час открытого боя приходится десять тысяч часов наблюдения, ожидания, неусыпных бдений во мраке. Бойцам Гиздара новые обязанности скучны, а скука подтачивает внимание. — С Хразом я управлюсь, — заверил сир Барристан. — Позаботься, чтобы мне не пришлось отражать еще и Бронзовых Бестий.
— Не беспокойся. Мархаза мы закуем в цепи, не дав ему натворить бед. Я ведь говорил тебе, что Бестии слушаются только меня.
— У тебя и среди юнкайцев есть свои люди?
— Есть, а у Резнака их еще больше.
Резнаку доверять нельзя. Пахнет он сладко, а мыслит гадко.
— Надо освободить заложников, не то юнкайцы используют их против нас.
Скахаз фыркнул сквозь носовые отверстия.
— Легче сказать, чем сделать. Пусть рабовладельцы грозятся.
— А если дело не ограничится одними угрозами?
— Они так дороги тебе, старина? Евнух, дикарь и наемник?
«Герой, Чхого, Даарио».
— Чхого — кровный всадник королевы, кровь от крови ее. Переход через красную пустыню они совершили вместе. Герой — правая рука Серого Червя, а Даарио… — «Даарио она любит». Сир Барристан видел это в ее взгляде, слышал в ее голосе. — Даарио дорог не столько мне, сколько ее величеству. Его до́лжно спасти, пока Вороны-Буревестники не выкинули чего-нибудь без него. Это возможно: я однажды вывел отца королевы из Синего Дола, где он сидел у мятежного лорда в плену, но…
— К юнкайцам тебе нельзя, они тебя в лицо знают.
Лицо можно скрыть под маской, однако Лысый и тут прав.
Стар уже рыцарь для таких подвигов.
— Поэтому я и хочу, чтобы его спас кто-то другой. Тот, кто уже давно находится в лагере…