Сердце ледяной сирены уже готово было разорваться на маленькие клочки.
– Плачь, дитя сирен, плачь – выплесни свою тоску растаявшим снегом и солью. Я избавлю тебя от боли.
Сольвейг растерянно мазнула ладонью по щеке – она что, действительно плачет? Дух зимы подлетела совсем близко, коснулась ее прохладной рукой, утешая. На мгновение закружилась голова, а потом… А потом и впрямь стало легче. Боль, что гнездилась внутри, отступила, словно дикий зверь, испугавшийся подступающего к нему огня. А зимний ветер, присев рядом с Сольвейг, осторожно и ласково касался ее мокрых щек кончиками пальцев – будто хотел забрать себе крупинку ее душевной муки.
Сольвейг удивленно моргнула. Дух зимы изменилась – исчезла куда-то прозрачность ее тела, словно она вдруг передумала быть бесплотной. Незнакомка все еще мало походила на человека – кожа ее светилась призрачным голубоватым светом, но Сольвейг больше не видела сквозь нее покрытые пушистыми снежными варежками лапы ели.
«Что с тобой происходит? – написала она смычком на снегу. – Ты меняешься».
Дух зимы натужно рассмеялась.
– Ну что ты, глупышка, я всегда была такой. Это твой усталый разум с тобой играет.
Она положила на плечо Сольвейг прохладную ладонь, и тревога, что змеей обвила сердце, вспугнутая, ускользнула прочь. Другой рукой незнакомка вновь коснулась ее щеки, стерла с кожи последние слезинки. Сольвейг выдохнула, в морозный воздух взвилось облачко пара. Она чувствовала себя – нет, не опустошенной, как часто бывает после отчаянных слез. Скорей… легкой, как перышко.
Боли больше не было. Не было ни тревог, ни страха, ни отчаяния – всего тесного сплетения чувств, что переполнял ее до встречи с незнакомкой. Казалось, из души Сольвейг вынули все темное, а пустое пространство заполнили сахарной ватой – воздушной, сладкой, невесомой.
Сольвейг перевела на незнакомку восхищенный взгляд. И почему она не замечала раньше, как прекрасна ее спасительница? Чудесные темные локоны, чуть раскосые глаза и кожа цвета карамели… Такая редкая здесь, в царстве холода, какая-то иноземная красота.
– Пойдем. Я покажу тебе свободу, – протягивая руку, шепнула она.
Сольвейг благодарно ей улыбнулась. Подхватила скрипку с так и не оттаявшей земли возле костра и вложила свою ладонь в ладонь незнакомки. Они шли куда-то сквозь чащу, мимо прячущихся под снежными шапками и бесстыдно голых елей. Сольвейг не боялась ни духов зимы, ни диких зверей, ни исчадий льда. Страх ушел, будто его никогда не существовало.
Сколько времени они блуждали, Сольвейг не знала. Само время потеряло свою значимость, обесценилось, стало к ее жизни лишним довеском. Но прекрасная незнакомка сдержала слово. Свобода предстала глазам Сольвейг гребнем стеклянными деревьями, что натянули на ветки серебряные перчатки инея, а корни укрыли белым пледом. Удивительную рощу озаряли солнечные лучи. Они наполняли стеклянные стволы ярким золотистым светом, а серебро на ветвях – разноцветным мерцанием. Так непохоже на мрачную темную чащу, из которой вышла Сольвейг!
– Здесь тебе ничто не угрожает. Здесь ты можешь навсегда остаться со мной.
На нее вдруг снизошло блаженное, сладостное умиротворение. Усталый разум мягким облаком окутал покой. Тонкие ветви звенели на ветру, наполняя лес хрустальной музыкой. Духи зимы (и почему она их раньше боялась?) кружились, смеясь, и она охотно делилась с ними своим теплом, ведь ее так учили – помогать тем, кто в этом нуждается.
Сердце Сольвейг в экстазе застучало быстрее. Сомнение на миг затмило восторг и предвкушение. Что ей здесь делать? Она взглянула на прекрасную незнакомку и прочитала ответ в ее глазах. Быть свободной. Быть счастливой. Делать то, что она умеет лучше всего.
Сольвейг ткала паутину звуков, опутывая ею искрящийся на солнце стеклянный лес. Она танцевала вместе с духами зимы, баюкая на плече самое драгоценное свое сокровище – скрипку.
Лишенная боли.
Легкая, как перышко.
Глава десятая. Скрипачка стеклянной чащи
Все карты розданы, помощи, как оказалось, ждать неоткуда, а потому Эскилль и Аларика решили рискнуть и отправиться прямиком к Сердцевине. Он заступил в очередной патруль, отчитавшись перед капитаном, что нашел напарника на замену. А в Ледяном Венце его уже ждала она – красноволосая красавица-серафим.
Странности начались с первой же преодоленной метки на стеклянном стволе безлистного дерева, которая на карте была обозначена буквой «с». Сердцевина.
– Смотри, – хмуро сказал Эскилль, указывая на оберег, который он носил на груди поверх «кокона».
Тонкий ледок сковал края оберега и постепенно пробирался к середине. Ахнув, Аларика приспустила плечо своего «кокона». Эскилль по-джентльменски отвел взгляд, но успел заметить: в стремлении защититься от духов зимы огненный серафим пошла дальше. Охранными были ее татуировки, выведенные чем-то серебристым на коже. Эскилль уже начал понимать характер самопровозглашенной охотницы на исчадий. Он не удивился бы, узнав, что серебристыми чернилами были их сгоревшие до пепла останки.