Песнь ледяной сирены (СИ)

Странно было рассказывать почти чужому человеку непростую историю собственной жизни. Чуждость немного притуплял тот факт, что Эскилль знал о Бьерке с самого детства и с той же поры восхищался им. И все же признаваться, что внутри него горит Пламя не только родителей-серафимов, но и брата-близнеца, который так и не появился на свет, было непросто.

Рука Бьерке замерла, не донеся до рта вновь наполненный стакан, а после со стуком опустила его на столешницу. Охотник развернулся к гостю. В душе его шла борьба, которую Эскилль понять не мог. Наконец Бьерке с шумом выдохнул и заговорил:

– Хорошо, парень, ты меня убедил. Я расскажу то, что знаю, но учти: я не менестрель, красиво говорить не умею.

Эскилль кивнул. Не дожидаясь разрешения хозяина дома, уселся в кресло, заслужив неодобрительный взгляд.

– Сорок лет назад в Атриви-Норд жил колдун по имени Хольгер. Темный колдун, из тех, что шептались с духами предков, а род у него и состоял из одних колдунов. Однажды те надоумили Хольгера, что он может получить небывалую колдовскую силу от духов иного сорта – духов зимы. И стать одареннее, чем кто-либо из живущих – и почивших тоже. Но для этого ему нужно прийти к Ледяному Венцу, к самой его Сердцевине. Так Хольгер и сделал. Он нашел духов зимы и заключил с ними сделку: они дают ему силу, вливают магию в его кровь, а он им, вечно голодным, помогает находить драгоценное тепло.

– Что это значит? – нахмурился Эскилль.

– Колдун пообещал духам зимы провести к сердцу Ледяного Венца тропинку из обманных темных чар – морока. Лесоруб, страж или охотник, угодивший в начертанную на льду невидимую ловушку, попадал под власть помрачающих рассудок чар. И, забыв обо всем, покорно шел в расставленные для него сети. И вели они его к Ледяному Венцу.

– Но зачем это им?

Бьерке невесело хохотнул.

– Духи зимы, при всем своем превосходстве над людьми и исчадиями льда, одиноки. Представь себе маленькую дочку какой-нибудь венценосной особы – злую, капризную и избалованную, которой каждый день новые игрушки подавай. Вот и духи зимы такие. Только играют они людьми.

Эскилль в тысячный, наверное, раз вспомнил скрипачку, что танцевала в ледяном лесу. Так вот зачем у нее отобрали память и волю? Духи зимы навели на нее морок, чтобы она их развлекла.

Злиться на тех, кто населял Крамарк десятилетиями, тех, кого невозможно убить, бесполезно. И все же огненный серафим позволил себе чувствовать злость.

– В былые времена заманить людей в Ледяной Венец было легко, они-то об опасных сущностях Крамарка толком ничего не знали. Но шли года, и куколок для забавы духов зимы становилось все меньше. И все больше – тех, что опускались на землю мертвыми телами, а поднимались исчадиями льда. Ведомые лишь инстинктами, они отбирали теплых игрушек у духов зимы. Во времена Хольгера не одаренные от природы люди уже вовсю постигали магическую науку. Они научились изобретать защитные обереги. Заманить их в Ледяной Венец было все сложней – как и духам зимы находиться среди жгущих их символов на улицах Атриви-Норд.

– И тогда им на помощь пришел колдун, – с ненавистью выплюнул Эскилль.

Бьерке кивнул. Подошел к камину, разворошил угли, заставляя пламя запылать ярче.

– Желание власти, наверное, затмило Хольгеру глаза. Он не понимал, с какими силами играет. Духи зимы, так или иначе, духи. Мертвые. А он приносил им кровавые жертвы. Такая близкая связь со смертью навсегда его изменила. Потеряв остатки человечности, он превратился в вендиго.

– И что, всевидящие и всезнающие духи предков не смогли этого предусмотреть? Разве они не знали, на что способны духи зимы?

– Да не было никаких духов предков, – устало сказал Бьерке. – Духи зимы увидели все изъяны Хольгера: и слабость, и коварство, и готовность пойти на все ради цели. Готовность жертвовать – но не собой. Другими. И дурили ему голову, не насылая морок, но говоря то, что он хотел услышать. Предлагая ему то, чего он больше всего желал.

Бьерке стоял, глядя в огонь, что потрескивал в камине. Сгорбился, словно под тяжестью неподъемной ноши. И вдруг, повернув голову в сторону Эскилля, глухо сказал:

– Я могу показать тебе логово этого монстра. Я напал на его след, давно уже…

– Почему же не убили?

Охотник поднял рубаху, демонстрируя шрамы от длинных и, несомненно, острых когтей. Не просто следы – целые борозды.

Эскилль направился к двери, пока Бьерке натягивал на себя тулуп. Не поверх брони, а поверх домашней одежды – охотиться он явно не собирался. Но что-то странное было в его голосе и взгляде, а потому рука Эскилля лежала на рукояти меча.

Из многочисленных упоминаний о Бьерке в голове огненного серафима давно сложился его портрет: грубоватый и острый на язык правдоруб, решительный, временами жесткий и суровый. Он подтвердил это впечатление в первую их встречу, но сейчас… Бьерке говорил глухо, отрешенно, избегал встречаться с ним взглядом. Поведение, совсем не характерное для прославленного охотника на исчадий льда.