Глава 37
Подожди, пока не кончится война,
Я не могла выкинуть из головы слова Танцора. Когда он бросил их в меня, они казались такими безобидными.
Но теперь нет. Неудивительно, что он ненавидел, когда я исчезала.
Каоимх сказала мне его диагноз, но отказалась от дальнейших обсуждений. Сказала, что мне нужно спросить у него. Уходя, она обернулась на меня с жалостью и тихо сказала: «
Гипертрофическая кардиомиопатия.
Я знала, что это такое — болезнь, убивавшая молодых спортсменов на баскетбольной площадке или футбольном поле, без предупреждения подкашивавшая их в расцвете сил.
Симптомы: усталость, затрудненное дыхание, неспособность тренироваться, обмороки, ощущение учащенного сердцебиения, шумы в сердце. Иногда с этим можно жить, иногда это очень тяжело. Я уверена, все те случаи, когда он исчезал на несколько дней, он переживал тяжелые периоды и удалялся, чтобы я не узнала.
Причина: обычно генная мутация. Аномальное расположение клеток сердечной мышцы, называемое расстройством мышечного волокна. Много лет назад, когда моим единственным занятием был телевизор, я смотрела передачу об этом. Степень тяжести заболевания широко варьировалась. У большинства людей встречалась та форма болезни, когда перегородка между двумя нижними сердечными камерами увеличивалась и препятствовала потоку крови из сердца. Обычно это передавалось по наследству. В конце концов, утолщенная сердечная мышца могла стать слишком жесткой, чтобы эффективно качать кровь, и в итоге сердце отказывало. Внезапные остановки сердца были редкостью, но когда это случалось — это происходило с молодыми людьми до тридцати лет. С молодыми атлетичными людьми вроде Танцора.
Лечение временно облегчало состояние, смягчая симптомы, и носило превентивный характер: предотвращая внезапную остановку сердца.
Танцор никогда не говорил мне ни слова.
Мы носились по улицам на головокружительных, опасных скоростях, устанавливали бомбы и убегали. Он позволял мне таскать себя в режиме стоп-кадра, ударять его обо все на своем пути, награждая его синяками и причиняя боль. И все время хохотал.
Теперь я понимаю, почему он любил в редкие ясные дни нежиться на солнце как кот, впитывая солнечный свет: неподвижность была его другом. Умение полностью расслабляться, наверное, сохраняло ему жизнь до сих пор.
Теперь я понимала, почему Каоимх при каждой встрече пронзала меня взглядом.
Я могла убить его.
Но у Бэтмена не было больного сердца.
А у Танцора было.
***
Когда дверь бесшумно отошла в сторону, я вошла в кабинет Риодана и опустилась на стул напротив него, по другую сторону стола. За тот месяц, что нас не было, пол и стены, как и сам мужчина, восстановились как новенькие.
На мгновение я просто смотрела на него, проникаясь ощущением, что он больше не поджарен до хрустящей корочки, кожа его смуглая и гладкая, за исключением вереницы шрамов на горле и длинного жуткого шрама, протягивавшегося, насколько мне было видно, от ключицы до левого уха. Как обычно одетый в темные брюки и безупречную белоснежную рубашку с закатанными рукавами и поблескивающим серебряным браслетом, он выглядел скорее как бизнес-магнат, нежели как что-то нечеловеческое с клыками, способное двигаться быстрее меня и знающее намного больше могущественной магии. Тогда я поняла то, чего никогда не понимала в юности: он выбрал такой цивилизованный образ именно по этой причине — чтобы заставить людей думать, будто он не такое безжалостное бессмертное существо, каким является на самом деле.
Я открыла рот, чтобы выдать ему тщательно заготовленную речь, над которой работала последний час — логичную, убедительную, мягко подводящую к цели и получившуюся без давления и необходимости — умелую и дипломатичную речь, которая одержит над ним верх и гарантирует его помощь — но у моего рта были другие планы, и он прорычал:
— Как, черт подери, ты сохранил Дэйгису жизнь?
До этого момента он оценивал меня с более доброжелательным интересом, нежели ранее. Странный мудак. Я его недавно убила, а он абсолютно расслаблен.