Песнь лихорадки

Она не знала этот мир. Не имела ни малейшего понятия, как в нем выживать.

— Идем, — повторил мужчина, протягивая сильную руку. — Я тебе помогу.

Зара проигнорировала руку, но присоединилась к нему.

Глава 41

Шазам!

Джада

Я стояла на рассвете под проливным дождем в Килмэнхемском районе, к югу от реки Лиффи, к западу от центра города, и смотрела на неприметные высокие каменные стены, по всему периметру окружавшие Килмэнхем, бывшую тюрьму, превращенную в музей.

В тот день, когда я вырвалась из Зеркал и обнаружила себя дома, в Дублине, от меня не ускользнула ирония — после стольких лет блуждания черт знает где — что мои двери в свободу оказались в стене тюрьмы.

Я помнила ту ночь. Я на бегу приземлилась на землю, резко остановилась, повернулась и посмотрела на стену, фиксируя в памяти расположение портала.

Правило № 1 в «Справочнике по хождению в Зеркалах»: Запоминай обратную дорогу. Никогда не знаешь, когда возвращение будет предпочтительнее, чем тот мир, в котором ты оказался. Порой мне приходилось возвращаться на десять миров назад, чтобы обнаружить новое направление.

Как только я запомнила точное местонахождение, я отошла от стены. Приметив мусорный бак, я поспешила к нему и принялась копаться в хламе.

Правило № 2.9: (2.1 — для опасных примитивных миров, 2.2 — для враждебных зверей, 2.3 — для следов неведомых цивилизаций и т. д.) Если мир достаточно обустроен, чтобы иметь мусорные баки, в нем обычно есть и газеты. Найди и прочти ее. Чем быстрее я адаптируюсь к миру, тем более незаметно я смогу по нему передвигаться.

Той ночью я нашла скомканную бумажку — Дэни Дэйли.

Я тупо уставилась на листовку, затем развернулась и посмотрела на стену, издалека сумев узнать то, чего не различила вблизи — за стеной возвышалась тюрьма Килмэнхем.

Я медленно сделала круг вокруг своей оси, пытаясь осознать, что я дома. После стольких чертовых лет я наконец-то нашла Зеркало, которое привело меня обратно в Дублин.

Из всех времен именно сейчас.

— Гребаный ад! Твою мать! Пошли вы нахрен, тупые хреновы гребаные тупицы! — я подпрыгнула в воздух, двумя кулаками грозя далеким звездам.

Затем я рухнула на землю, сжимая свою скомканную листовку, какой-то частью мозга удивляясь, какой придурок выбросил мой безмерно интересный и информативный новостной вестник, и также гадая, почему здесь все еще было то же время, что и пять с половиной лет назад, и большей частью своего мозга пытаясь решить, какого черта мне теперь делать.

Я была измотана.

Я растянулась на земле и плакала. Рыдала, пока больше не могла дышать, а голова не начала раскалываться. Посвятив этому столько времени, чтобы сделать себя еще более несчастной, я начала хохотать. В конце концов, я сделалась холодной как лед.

Так каково это будет?

Посмотрим.

Я уже не была тем подростком, что пять с половиной лет назад. Я думала, что мое детство было сложным, но после стольких лет в Зеркалах детство начало казаться… детской игрой.

Я не зацикливалась на по-настоящему плохих вещах, случившихся в Зеркалах. Я выбрала помнить хорошие события, а остальные запихнула в глубокую темницу. Уже в четырнадцать в моем багаже было слишком много проблем, даже до того, как я прыгнула в Зал Всех Дорог, не хватало только накопить еще больше и позволять им мельтешить в голове. Мозг нужно держать чистым.

Как только я стала невидимой для своей матери, все быстро покатилось по наклонной. К четвертому месяцу седьмого года моей жизни, когда существование в клетке стало невыносимым, я научилась жесткому разделению, пропорционально распределяя части между мной и Другой, намного более жестокой и сдержанной, чем я.

Я всегда знала, кем была эта Другая — мной под гнетом невыносимого.

Когда ты настолько голоден, что едва можешь поднять голову, и ты не уверен, что кто-нибудь когда-нибудь тебя вновь покормит, и ты начинаешь думать, что может стоит просто сдаться, прекратить бороться, тогда ты либо опускаешь руки и умираешь, либо находишь способ держаться за что-то кроме постоянной боли. Я нашла способ держаться.

Я проигрывала это в мозгу и научилась разделять это. Я не знаю, может, именно это случается на подсознательном уровне при диссоциативном расстройстве личности, но как только я начала сознательно это проделывать, остановиться стало сложно.

Быть Другой было проще. Быть Другой было безопаснее.

Особенно в конце.

Другая убила мою маму.

Я убила мою маму.

Я знаю, что оба этих утверждения идентичны.

Риодан считает, будто я не знала, но я всегда знала. Есть части моего мозга, куда даже он не в силах проникнуть.

И даже зная, что я должна была это сделать — что в противном случае я бы умерла — мне ничуть не легче с этим справляться. Я скучала по ней. Я ненавидела ее. Я любила ее. Я ненавидела себя. Я скучала по ней. Мамы, даже плохие — а она когда-то была хорошей — священны. Они — стержневой корень, от которого мы растем.