Песнь любви (СИ)

Это была дикость на железном поводке. Так ему казалось поначалу, пока он не отметил, как хорошо этот дроу ладит с его людьми, склоняет на свою сторону, буквально влюбляя в себя.

Он воспринимал «подарок» брата, как оскорбление, коим тот и являлся на деле, однако не ожидал, что оскорбление может наоборот обратиться подарком. Подарком, в который очень хочется заглянуть.

Хельвиг постепенно забывал о своём горе. В его руках был этот мужчина, сочетающий нечто абсолютно несовместимое: дикую, яростную силу, спокойный, созерцающий разум и нерастраченную, незапятнанную нежность где-то глубоко внутри.

«Им запрещено чувствовать желание и страсть, — говорил Марс, сверкая глазами. — Мы, чистокровные, едва ли способны сдерживать свою ярость. А полукровки и вовсе бывают бессильны. Если разожжёшь его огонь, будь готов сражаться с ним».

И Хельвиг не почувствовал ничего, кроме наслаждения, когда сражался с жаждой убийства в ярко-зелёных, нечеловеческих глазах. Он захлёбывался в удовольствии и пил свою победу огромными глотками, когда настиг её.

Он получил больше, чем подарок, он получил новый смысл. Рядом с Александром мир наполнялся яркими красками, а мысли о смерти отходили на задний план, уступая место нежности и любопытству. Он осторожно смирялся с тем, что никогда больше не станет отцом, в сердце зрело что-то большое: эгоистичное, собственническое чувство.

Он мог бы сделать это раньше, мог отпустить человека, что стал так близок и дорог, но не хотел, трусливо прятался от этих мыслей, пока приезд брата не расставил всё по местам. Александра нужно отпустить. Александру нужно дать увидеть жизнь и самому выбрать свою судьбу. Александр заслуживает владеть собственной силой.

Хельвиг боялся. Боялся, что с уходом Александра вновь погрузится во мрак и будет вставать с постели лишь затем, чтобы увидеть рассвет, но этого не произошло. Он обнаружил, что то большое и собственническое чувство сделало его сильнее, дало ему силы двигаться дальше, даже когда объект, создатель этих чувств был далеко. Хельвиг нашёл, что он может сделать свою жизнь и жизнь своих подданных лучше. На этих землях издревле добывали драгоценные металлы и жемчуг. На этих землях водилась чудесная рыба. Здесь росло множество редких целебных трав.

Оказалось, что есть так много способов поднять Север на ноги, если приложить больше усилий. Если думать о том, какой прекрасной, сильной и плодородной может стать его Родина. О том, как много он может дать своим людям, тем, что так преданы ему. О том, что его прекрасному дикому дроу будет, куда вернуться, если он того пожелает.

Море казалось на удивление тихим, когда Хельвиг вышел из помещения, чтобы немного пройтись. Он поймал в ладонь одинокую снежинку, что тут же растаяла на тёплой коже. Хельвиг взглянул на небо, пытаясь понять, ждать ли ему снегопада, а когда опустил голову, сердце ухнуло вниз, пропуская удар или два… а затем вернулось на место и забарабанило, словно больное. Он ожидал этого. А лучше сказать, ждал. И всё же волнение встречи настигло его с неумолимостью штормовой волны.

Замершая в ожидании фигура, едва заметная в ночи, поняв, что её благополучно засекли, не торопясь двинулась вперёд. И то время, что она приближалась, Хельвиг жадно скользил взглядом по обретающему формы силуэту.

Александр был тем же и одновременно совсем другим в свете одинокой масляной лампы, висящей в коридоре крепости, куда Хельвиг завёл его, молча взяв за руку. Он уже не был похож на идеального любовника — на картинку, что была отполирована и вставлена в рамочку на показ. Хельвиг мог видеть неглубокие морщины, прорезающие носогубную складку, местечко между бровей и лоб. У подбородка появился короткий розовый шрам, весьма заметный под двухдневной щетиной, отливавшей медью под желтоватым светом. Волосы, отросшие, теперь не были уложены волосок к волоску, а были стянуты шнурком в удобный пучок, и кое-где выбивались из него неаккуратно и абсолютно невежливо. Александр не был так же красив, как шесть лет назад, и всё же Хельвиг мог бы поклясться на могиле отца в том, что этот человек сиял ярче, чем когда-либо. Пройдя запоздалую инициацию, великовозрастный юноша наконец обратился мужчиной, и это было заметно. Не только по весьма окрепшей фигуре, не только по шраму и кожаному доспеху на груди, но по взгляду, по тону голоса, по движениям…

— Ваше Величество, — поприветствовал Александр тихо, а в его глазах, таких ярких, словно нарисованных, робко заиграли звёздные лучики.

Хельвиг не знал, что ему сказать. Он словно забыл о том, что может использовать речь.

Наверное, в его глазах было что-то такое… потому что Александр потянулся вперёд и смял губами его губы в нежном и невинном поцелуе, оседающим запахом незнакомых трав, мороза и пота.

— Ты наконец вернулся. — Он взял лицо Александра в руки, а затем оставил несколько мягких поцелуев. На лбу, на глазах, на колючих скулах. И улыбнулся тепло. — Так изменился… Откуда это? — Он провёл большим пальцем по шраму на подбородке.