Песнь любви

И стал Тадж-аль-Мулук расспрашивать Азиза о его диковинном положении и о том, что случилось с ним. Азиз рассказывал, что ему довелось испытать, после чего они пришли к визирю и сообщили о решении Тадж-аль-Мулука. «Как поступить?» — спросили они его, и тот сказал: «Идемте в сад».

Тогда каждый из них надел лучшее, что у него было, и они вышли, а позади них шли три невольника. И отправились в сад, и увидели, что там много деревьев и полноводные каналы, и увидали садовника, который сидел у ворот. Они приветствовали его, и тот ответил на их приветствие. Тогда визирь протянул ему сто динаров со словами: «Я хочу, чтобы ты взял это на расходы и купил нам чего-нибудь поесть. Мы чужеземцы, и со мной эти юноши, и мне захотелось с ними прогуляться». Садовник взял деньги и сказал: «Входите и гуляйте — весь сад в вашем распоряжении. Посидите, пока я вам принесу чего-нибудь съестного», — и отправился на рынок. А визирь с Тадж-аль-Мулуком и Азизом вошли внутрь сада.

Через часок садовник вернулся с жареным ягненком и хлебом нежным, точно хлопок, и сложил это перед ними, и они поели и попили. Затем садовник принес сладостей, и они полакомились, и вымыли руки, и сидели, разговаривая. «Расскажи мне про этот сад, — спросил визирь, — твой ли он или ты лишь ухаживаешь за ним?». «Этот сад принадлежит царской дочери, Ситт Дунье», — ответил старик. «А сколько тебе платят каждый месяц?» — спросил визирь, и садовник отвечал: «Один динар, не больше». Тогда визирь оглядел сад и увидел высокий, но ветхий дворец.

«О старец, — сказал он, — я хочу сделать здесь добро, за которое ты будешь меня вспоминать». «А какое ты хочешь сделать добро?» — заинтересовался старик, и визирь ответил: «Возьми эти триста динаров». Услышав упоминанье о золоте, садовник воскликнул: «О господин, что хочешь, то и делай!»

Визирь дал ему денег и молвил: «Если захочет Аллах Великий, мы сделаем добро в этом месте», — и они вышли от садовника, и пришли в свое жилище, и проспали эту ночь. А на следующий день визирь призвал белильщика и рисовальщика и хорошего золотых дел мастера, принес им инструменты, какие было нужно, и, приведя искусников в сад, приказал им выбелить дворец и разукрасить его всякими рисунками. Затем велел принести золота и лазури и сказал рисовальщику: «Нарисуй посредине этой стены образ человека-охотника, и как будто он расставил сети и туда попали птицы и голубка, завязшая клювом в сетях».

И когда рисовальщик разрисовал одну сторону, визирь велел: «Сделай на другой стороне то же, что на этой, но нарисуй образ одной только голубки в сетях и охотника, который взял ее и приложил нож к ее шее, а с другой стороны — большую хищную птицу, поймавшую самца-голубя и вонзившую в него когти». Рисовальщик сделал это, и когда они покончили со всем, о чем упоминал визирь, тот отдал им плату, и они ушли. А визирь и те, кто был с ним, тоже удалились в свое жилище, попрощавшись с садовником.

И они сидели за беседой, и Тадж-аль-Мулук просил Азиза: «О брат мой, скажи мне какие-нибудь стихи, может быть, моя грудь расправится и покинут меня грустные думы, и охладеет пламя огня в моем сердце». Тогда Азиз затянул напев и произнес такие стихи:

Все то, что влюбленные сказали о горестях,
Я все испытал один, и стойкость слаба моя.

А если слезой моей захочешь напиться ты, —
Обильны моря тех слез для жаждой томящихся.

Когда же захочешь ты взглянуть, что наделала
С влюбленным рука любви, на тело взгляни мое.

Потом он пролил слезы и произнес такие стихи:

Кто гибких не любит шей и глаз поражающих,
И мнит, что знал радости в жизни, — ошибся тот.

В любви заключается смысл высший, и знать его
Средь тварей лишь тем дано, кто сам испытал любовь.

Аллах, не сними с души любви ко любимому
И век не лиши моих бессонницы сладостной!

А после он затянул напев и произнес:

Говорит в «Основах» Ибн Сина нам, что влюбленные
Исцеление обретут себе в напевах

И во близости с тем, кто милым равен и близок к ним,
И помочь должны и плоды, и сад, и вино.

Попытался раз исцеление я с другим найти,
Помогали мне и судьба моя и случай,

Но узнал я лишь, что любви болезнь убивает нас
И лечение, что Ибн Сина дал, — лишь бредни.