Песнь Люмена

— Госпожа, не желаете ли убрать завесу?

Но Эва не слушала и уже в мыслях своих танцевала рука об руку со своим любимым братом на зависть другим.

— Он самый красивый из них, — с умным видом просветила она Майю. — И все будут говорить, что мы самые красивые и лучшие. Ах, Майя, сегодня будет самый лучший вечер. — Детский восторг сменился несвойственной ей задумчивостью и тогда Эва всё же задумалась, а не посмотреть ли за окно, но тут же встрепенулась облегчённо и всё поняла. Ну конечно, какая-то там принцесса ей и в подмётки не годится. Естественнорожденная. Надо же! Какой вульгарный способ появиться на свет!

Тронный зал Императора утопал в мягком свете, который сглаживал углы и дарил покой и умиротворённость. Даже черты лица в нём выдавались значительно моложе. На самом деле, Император такими и видел свои создания, куда младше и ранимее. Белый трон так же был сделан из кристалла. Император сидел на нем, и создавалось впечатлении, что это от него исходит благостный свет. На Нём были белые одежды. Под ними надет кристаллический костюм, служащий отличной бронёй и поддерживающий теплообмен в организме. Побелевшие за столетия волосы спускались ниже лопаток.

Он поднял руку с длинными тонкими пальцами и поманил к себе Люмена. И тот кинулся к нему, чтобы утонуть в объятиях.

— А Я-то думал, эту фазу мы уже преодолели, — констатировал Император голосом, моментально сковывающим внимание.

Выпрямившись, Люмен улыбнулся.

— Акт моей свободной воли.

— Вот как, — с улыбкой отозвался Император и поднялся, чтобы сойти вниз.

В первое двадцатилетие своего существования все дети Легиона отличаются излишней, буквально кричащей эмоциональностью. Смеются и плачут от счастья, не в силах скрывать свои порывы. Сейчас же, когда старшему из этого поколения миновал рубеж шестого десятилетия, от подобного поведения не осталось и следа. Они в совершенстве овладели искусством полного контроля. Разве что не перед Императором.

Серьёзный взгляд Люмена принудил Императора внимательнее изучить своё создание: удивительное дело, насколько неподвижность и молчание могут сказать гораздо больше, чем самые бурные изъяснения. В то время как Император излучал спокойствие, суть Люмена полыхала внутренним пламенем.

— Что такое смерть?

— Смерть, — проговорил, точно пробуя слово на вкус Император. — Так вот что ты выудил из недр заброшенных пещер? Люмен, и эта привычка укоренилась в тебе сильнее всех мировых гор.

Волнение, всё же, давало о себе знать и Император продолжил.

— Так в древности называли сон.

— Мне незнакомо это слово.

— Разумеется. Оно древнее ледников по которым ты ходишь. Все засыпают, тебе это прекрасно известно. Человек рождается, живёт и рано или поздно устаёт настолько, что его одолевает сон. Веки становятся тяжелее и нет больше сил противиться. Всё глубже уплывает он в себя и вот уже в последний раз дрожат мысли. Человек засыпает и потом приходит огонь. Смерть же — аналог сну. Или же когда человек получает несовместимые с жизнью повреждения. Или же его отравят. Возможно, его растерзает чёрный медведь. Человек заснёт.

Жадно впитывая каждое слово, Люмен воззрился на Императора.

— Всего лишь иное слово для обозначения одного и того же явления. Давным-давно существовало множество разных языков и каждое обозначало сон в различных звуковых вариациях.

Прекрасно понимая нецелесообразность упоминания подобного, Император всё же не смог устоять. Стоящее перед ним его творение всегда было его слабостью.

— Что ещё ты видел в пещерах? Я уже не спрашиваю, как ты добрался до запрещённых территорий.

Запрещённых? Люмен усмехнулся.

— Лишь это слово. Оно было начерчено над выходом и я заметил его, когда подумал, что ничего там нет. Почему, Отец, древнее слово написано на нашем языке?

Говорить ему, что задавать все эти вопросы не нужно, Император не мог. Зная каждого из своих легионеров, Он мог видеть их глубже, чем те сами себя видели. Стоило при любом другом отдать приказ не любопытствовать, не жаждать знаний — и те остановится. И всё же, такая любознательность доставляла удовольствие сравнимое с удивлением. Приятным удивлением, и тогда в недрах императорского сознания появлялось нечто схожее с изумлением. Четыреста лет существования исключали подобную роскошь.

Мерно идя по отражающему свет белому полу, Он сложил руки.

Лучшим выходом было сказать правду. В любом случае, Люмен уже сделал выводы, не зря их мозг был отточен в соответствии с требованиями.

— Слово написал тот, кто жил позже.

— Надписи около ста двадцати лет.

— Хм.

— Она сделал кристаллическим вплавливателем.

Значит, чернила можно уничтожить лишь разрушив пещеры. Так вскоре и случится.

Отсутствия каких бы то ни было окон создавало иллюзию полной оторванности от внешнего мира. Проникающая мягкая тишина так и норовила очистить голову и отослать мысли покоится в продолжительном умиротворении.

— Кто-то, владеющий, по крайней мере, нашим оборудованием.

— Этот человек давно уже предан огню.