— Но откуда он знал, — продолжал наседать Люмен идя бок обок с Императором. — И как он миновал ледяную пустыню? Ни один человек не сможет продержаться там больше месяца без высокоэнергетического пайка. Достать подобное в состоянии лишь династические роды. Но они не снисходят до посещения столь отдалённых территорий. Разве что там обнаруживаются залежи кристалла. Стало быть, династия проникла в запретные территории, в надежде найти кристалл. А вместо этого нашла пещеру, и решила написать древнее никому неведомое слово тем, на что можно содержать дворец месяц. Или поддерживать небольшой батальон. Или же обеспечить канал связи с другой династией. Но нет. Вместо этого они пишут это слово там, где его, скорее всего никто не увидит.
Император уловил изменившиеся интонации в голосе Люмена.
— Стало быть?
— Стало быть, это не династия. И не простые люди. Легионеры?
Император рассмеялся.
— О моё любимое творение. Твоя фантазия, воистину, безбрежна.
— Кому, как не легионеру знать древние слова?
Остановившись, Император обратил сияние поблекших белых глаз на Люмена.
— Лишь Император знает сохранившиеся из них. В таком случае, — продолжил уже тот на ходу. — Это Я проник в пещеру и сделал надпись.
— Ты пытаешься запутать меня подменой смыслов, Отец? — Приподняв уголок губ, заметил Люмен. — Но я не могу попасть в сети риторики, ведь ты сам учил меня плести их.
— И вижу, не зря. Так кто же наш таинственные летописец?
— Я не знаю.
Тишина стала очень серьёзной и буквально требовала ответа от всего, от Императора, мирозданья, от сути всех вещей и главное. Она требовала понимания.
— Люмен, — Император придал голосу большую проникновенность и не дал вековому пониманию выказать своё присутствие. Знание опасно. Знание же, обрушенное на неподготовленного опасно вдвойне и кто знает, разрушит оно его покой или его же самого. — Твоё внимание подобно огню. Но огонь разъедает лёд. Лёд же — то, на чём стоит мир.
— А ещё огонь даёт жизнь.
— Тепло даёт жизнь.
— А разве огонь — не источник тепла, — это был даже не вопрос.
— В определённых количествах.
И добавил:
— Переизбыток всего ведёт к нарушению Единого Сущего. Где всё есть одно и целостно. И если хоть нечто в нём нарушает общее — тем самым способствует упадку.
— Только вот, — умные глаза смотрят прямо. — Если есть части — это уже не Единое.
— Твоё тело состоит из клеток, неужто ты раздроблен?
— Разве мои клетки осознают себя достаточно, чтобы задумываться о себе как о части?
В который раз Император не удержался от довольной улыбки. Как это очаровательно и до чего полно той чистой прелести, где нет места притворству и лицемерию. Столь открытое вопрошание привносило с собою радость.
— Ну а если задумаются, Люмен, ты как к такой клетке отнесёшься?
Весёлость Императора передалась и его легионеру.
— Это будет достойно моего внимания.
— Ха-ха-ха.
— А ещё…
— Да-да же, говори!
— Она станет зеркалом меня.
— Очаровательно! В своём отличии и схожести. Во всей совокупности качеств. Совершенно иная и до того похожая. О моё дитя, прекрасно! А знаешь ли ты, сколько людей при виде себя в зеркале себя не узнают?
— И вот тут начнётся самое интересное.
— Да. Ведь ты можешь не признать себя самое.
— Или обозлиться на своё отражение за правдивость.
— Или не принять инаковость!
— Или же я его разобью. А, может, себя, приняв за отражение.
— Ха-ха-ха, — развеселившийся Император похлопал своё творение по спине и с затихающей улыбкой произнёс:
— Как учитель Я перестарался в своём усердии. Скажи мне, как давно Рамил служит твоим секретарём и систематизирует все данные, которые может собрать о функционировании империи? Многим стало известно, что к тебе постоянно прибывают зонды из провинций. Что ты там хочешь найти?
Люмен отвечал как всегда правдиво.
— Я не знаю.
Император выражал готовность слушать.
— Но как будто есть что-то, что мне необходимо.
То звалось жаждой познания. Когда нечто полное жизни и будущности стремится охватить своим взором всё что только возможно. Зеркало отражает реальность. Действительность определяет разум.
— Мир совершён, Люмен, — заговорил размеренно Император. — Всё, что в нём есть, осталось лишь благодаря своей абсолютной необходимости. Всё, что не имеет значения, давно затерялось в потоках минувшего и кануло в забытье. Всё пустое и бессмысленное сгинет в том потоке, в котором всё обеспечивающее жизнь напротив, установится. В этом и проявляется единство и целостность, противоречий не существует.
— Но если противоречий не существует, почему есть то, что мне не понятно?
— Не сейчас так после. На самом деле ты занимаешься тем, что когда-то названо было историей. История всегда пыталась вычленять и властвовать. Разделять мир на элементы и характеризовать путём различных названий. Период того и период иного. История пыталась отрицать единое общее основание и отличия. Ничто и никогда не изменяется. Такова суть.
— История, сколько ещё слов я не знаю?