Песнь Люмена

И снова отвернулась. Шайло усмехнулся. А Люмен продолжал наблюдать, как всё это искусственное мероприятие набирает обороты. Что видит она, принцесса иовского рода, стоя одна посреди сцены в ярком потоке света? Пока ничего, но вот постепенно мягкая светящаяся пелена касается первых рядов театра и ей становятся видны сотни легионеров разных поколений. Ряд за рядом, и вот уже открывается целая картина: их тысячи и тысячи. Для непривычного глаза почти одинаковые, но всё же с незначительными при поверхностном изучении отличиями. На самом деле всё это давно просчитанные комбинации. Здесь есть и те, кто приближается к триста-триста пятидесяти годам. Это одни из первых выведенных нынешним Императором поколений. Они не выглядят старше последних порождений Чертога, но даже с одного взгляда понятно — возраст нельзя измерять одним лишь видом. Глаза слишком пристальные и как зеркала. Так могла бы смотреть бездна, случись ей заинтересоваться вами. Ни одного лишнего неконтролируемого движения. Тут Люмен не удержался от колкой ухмылки. Иногда выходящим из Чертога легионерам приходится напоминать себе моргать. Люди, как оказалось, крайне не ценят когда вы этого не делаете. Впрочем, то, что вы способны разнести кусок люда в крошку одним ударом ими принимается так же без особой теплоты.

Теперь виден весь зал и Ашария может наблюдать полную картину. Но вместо ожидаемой в таком случае нервозности она переходит на новую тональность и продолжает петь. Люмен одобрительно посмотрел на неё.

Её голос был прекрасен, Ашария это знала. Но сколько их! Роды даже представить не могли что существуют особи приближённые к возрасту Императора. Хотя утверждать подобного она не могла. На самом деле никому не было известно, сколько десятилетий пережил Тот. Но глаза! Эти глаза! Размеры театра сокрушали. Он походил на огромную бездонную яму, где не было видно потолка. Только испещрённые плавными линиями стены казалось, переплетаются между собой и выходя из пола, образуют сцену.

Всё здесь было создано как имитация естественного природного процесса. Свет похож на самый яркий из тех, который звёзды способны дать в ясный день.

Ашария подняла глаза к потолку и увидела только утопающую во мраке белизну. Руками она пыталась охватить пространство и согнулась в одну сторону, затем в другую. Лишь изредка она теперь кидала быстрые взгляды в зал, когда поняла, что тот снова начал утопать в приглушённом мраке. Теперь были видны одни силуэты, но и этого было достаточно, чтобы ощущать кожей пристальные леденящие взгляды.

Словно она оказалась в оледенелой пещере с навеки застывшими там скульптурами изо льда.

По-прежнему с наслаждением Тобиас взирал на тонкую фигуру в ворохе ткани на сцене.

— На самом деле если очистить звучание на шестой…

— Да тише ты! — заворожено одёрнул он Рамила.

— Это не чистое исполнение, — вновь попытался вразумить тот.

— Да ты только послушай.

Рамил не понимал и всё его непонимание мигом отразилось на лице. Если перед кем-то легионеры и оставались непроницаемыми, то только не перед друг другом. По сути, ведь они были одним целым.

Тобиас посмотрел на него и закатил глаза.

— Она такая живая.

Рамил задумался.

— Мы тоже живые.

— Да, но тут столько боли и радости, столько восторга и падения. Ну, вот послушай. Они же живут совсем мало: обморозятся чуток и уже пол ноги отрезать нужно. Льдинка в глаз на скорости — и нет глаза. Да что угодно! Вот она и поёт так.

— От осознания собственной конечности, — сказал Лукас и оба легионера повернулись к нему. Гавил так и вообще разговора не слышал. Он не отрываясь смотрел на сцену подперев подбородок руками. При этом он умудрился упереться локтями в спину Туофера — но тот не возражал.

Люмена этот разговор заинтересовал так, что у него даже черты лица обострились. Шайло приготовился к тихому бешенству Лукаса и довольству первого.

— Ты конечен, так же как и они, — сказал Люмен.

Взгляды как по команде метнулись к нему.

— Как и ты.

И обратно.

Не смотря на темноту, они прекрасно видели друг друга.

— В самом деле? — спросил Люмен.

— Уж не думаешь ли ты, что можешь жить вечно?

— Если пожелаю.

— В отличие от тебя, я не страдаю переизбытком такой непоколебимой уверенности в собственных силах. — Внутри Лукаса зажёгся огонёк и озарял взгляд тем самым внутренним светом, который мог повести за собой кого угодно. Только вот Люмен в таком огоньке не нуждался.

Он и так мог быть источником света, когда хотел. И сейчас, воспользовавшись всем им, протянул:

— Вот поэтому ты и останешься просто Лукасом.

Остальные братья смотрели на него с обожанием. И Шайло, естественно. Лукаса это обожгло как всегда. Но он заставил себя распрямить плечи и спокойно остаться сидеть на месте. Почему Люмена так любили? Почему он сам… Лукас ощутил предательский смех внутри. Почему он сам готов обожать его, хотя и желал чтобы тот провалился сквозь землю почти всегда.

Конечно, ты всегда будешь Люменом. Сожги тебя тридцать раз в огне и окати ледяной водой. Ты и тогда будешь пашущим своим самодовольством и гордыней. И на это всегда хочется смотреть.