Песнь Матери-степи

Он взял из рук апы жареный шарик из теста и с аппетитом съел. Ему нравилась еда, приготовленная ею. Хорошо готовила и Дау-апа. Но почему-то вкуснее, лучше ему казалась еда матери. Фазиля добавляла в нее свою любовь, тепло, и, глотая баурсак, сын чувствовал, что каждый кусочек слаще всего, что есть на свете. Родным запахом, теплом домашнего очага веяло от него.

– Асия уже убежала, не ищи ее, – посмотрев на сына, сказала апа. – Сама потом придет.

Каси сильно тянуло к матери, будто скоро что-то должно случиться, и он никогда не увидит ее. Юношу не покидало чувство надвигающей беды, о ней, как он думал, никто еще не подозревает, и которая приближается с каждой минутой.

Опять с Каси что-то происходит, заметив его взгляд, встревожилась Фазиля. Он не мог даже матери объяснить, что с ним, и, словно проснувшись и забыв, о чем сейчас думал, взял еще один баурсак и, уже весело посмотрев на мать, вошел в юрту.

«С Муратом надо поговорить», – решила посоветоваться с мужем Фазиля, глядя вслед уходящему сыну.

Юрта Мурата была самой большой и богатой в ауле. По соседству, недалеко от нее, стояла небольшая юрта младшего брата Касена.

Было видно, что Касен не смог преуспеть в жизни, как Мурат, его серая юрта, доставшаяся ему от брата, говорила об этом. Мурат любил Касена, даже своего первенца назвал в честь него, Каси.

На почетном месте в юрте всегда сидел Мурат, вот и сейчас, когда Каси вошел, он застал его сидящим напротив двери, рядом с ним был его дядя, Касенага. Внутри юрта была богата убрана. Двустворчатая дверь украшена узорчатой резьбой. По всей юрте кереге[6] закрывали настенные ковры с орнаментом, на полу расстелены войлочные ковры. В юрте было прохладно. От летнего зноя, от горящего, коптящего казана, огня оказаться здесь, в тишине и уюте домашнего очага, было хорошо. Каси подсел к мужчинам, но они, занятые разговором, не обращали на него внимания. Касен, добрый, мягкий человек, совсем не походил на Мурата. Каси старался всегда быть рядом с отцом, прислушивался к нему, учился вести хозяйство. Но сейчас мужчины были заняты своими разговорами, и он, поняв, что мешает, поднялся.

– Ты что-то хотел? – только сейчас Мурат посмотрел на сына.

– Асия куда-то убежала, – не зная, что сказать, ответил Каси.

Мурат улыбнулся. Свою дочку Асию, непослушную, смелую, радующуюся жизни, он сильно баловал. Фазиля упрекала его за это. Но он ни в чем не мог отказать своей дочке: Асия жила так, как хотела, не задумываясь ни о чем. «Ее не вышибить из седла, она хороший всадник», – подумал Мурат и, обращаясь к сыну, словно повторяя слова Фазили, сказал:

– Не ищи, сама придет, – потом добавил: – Посмотри за детьми, чем они занимаются.

Касен взглянул вслед уходящему племяннику:

– Молодец Каси, понял, что нам надо поговорить.

– Что я хотел тебе сказать, – Мурат обратился к брату. – Приезжал Мансур, его сын тоже подрастает.

Когда Асие было сорок дней, Мурат и Мансур сосватали своих детей. Мансур был самым влиятельным баем в округе, и Мурату было лестно породниться с ним. Касен все знал, но сказал другое:

– Пусть подрастут, и времена сейчас другие, посмотрим, что будет.

Мурат помолчал, словно обдумывая свое.

– Да… не знаешь, что завтра будет. Пусть немного уляжется, а там решим. И Мансур не возражает, – согласился Мурат.

– Новая власть, – немного подумав, продолжил Мурат, – дала нам, казахам, то, о чем уже много веков мечтает весь народ, – объединение. Ведь мы одна нация, которая была разделена помимо нашей воли. Семиречье испокон веков земля степняков. Новая власть с красными флагами и в кожанках мудрее оказалась. Они поняли самую суть… душу нашего народа, чем мы живем, чем дышим… нашу боль… Получается, новая власть дана на благо народа, она за степняков.

Мурат замолчал, обдумывая слова.

– Эта власть смогла объединить нас. – Потом усмехнулся, словно вспомнил проделки глупого ребенка: – Хотя был маленький грешок, землю было решили забрать, но позже поняли, без нас ничего не получится. Мы свою землю знаем, чуем ее, и она нас принимает, нельзя с ней, как с чужой, неродной. Другие, пришлые, не понимают этого. Наша земля живая, она как дитя, ее можно обидеть… Она, словно натянутые струны домбры, чувствует прикосновение. Безразличие… и звук резкий, скрипучий, а прикоснись по-доброму, с теплотой, и запоет домбра, и полетит песня по степи, и услышат все ее боль и тоску. – Мурат помолчал. – Так и наша земля. Обидишь, и перестанет она родить, и не будут наливаться сочной травой луга, реки обмелеют, и задохнется от жажды степь… наша кормилица.

Касен слушал внимательно, запоминая его слова.

– Да, нынешняя власть не против народа, понимает, что нам, степнякам, надо.

Мурат поверил новой власти, или хотел верить…

– Степь видит чужаков, равнодушных. Это земля наших предков, и память о них лежит в ней. Мы обязаны беречь ее, передавать любовь к ней своим детям и наказать им, чтобы передавали любовь к нашему краю уже своим детям. Она всех вырастила… и береги Аллах ее от самой страшной беды на земле – человеческой глупости. Аминь. – Мурат сложил руки и стал читать молитву.