Песнь молодости

Голос был удивительно знаком. Как в тумане Дай Юй увидел Юй Чана, с которым когда-то ехал в машине, и ему все стало ясно. «Конец! Может быть, они отпустят меня, как тогда в машине?» — пронеслась в его сознании последняя надежда, и он хотел крикнуть: «Пощадите! Я больше никогда не буду этим заниматься!» Но сжимавшие его шею руки уже сменила прочная веревка, и Дай Юю стало нечем дышать.

— Ты продолжал предавать товарищей, по-прежнему по дешевке торговал своей поганой душонкой! — звучал голос Юй Чана. — Твои руки обагрены кровью революционеров. Тебе этого показалось мало. Захотел еще пролить кровь студентов? Нет тебе пощады! Сейчас будет приведен в исполнение смертный приговор, вынесенный китайским народом! — Юй Чан повернулся к стоявшему рядом товарищу: — Обыскать!

В мгновение ока в руках спутника Юй Чана оказались преступный черный список, удостоверение агента охранки и прочие документы.

В переулке стояла гробовая тишина. Казалось, что весь мир замер. Стих даже ветер. Звучал лишь суровый и ясный голос Юй Чана. Его устами говорил китайский народ.

В ночном небе насмешливо сверкали звезды, глядя на лежавшего в переулке Дай Юя. Таков был конец этого презренного изменника.

* * *

Взволнованный Ван Хун-бинь, заложив руки за спину, взад и вперед ходил по узкой комнатке своего приятеля.

За столиком в полном молчании с опущенной головой сидела Ван Сяо-янь. Она осунулась и выглядела лет на десять старше.

Наконец профессор остановился и, сдерживая себя, тихо спросил:

— Сяо-янь, ты не должна так волновать отца! Говори мне, что случилось? Почему ты так переживаешь? Почему гоминдановцы ворвались к нам и хотели арестовать тебя? К счастью, никого не оказалось дома. Куда же мы денемся теперь? Что случилось?

— Папа, не говори только ничего маме, — посмотрела на отца расстроенная Сяо-янь. Слезы мешали ей говорить. — Прости меня за неприятности, которые я тебе доставила. Мама надеялась на меня, а я…

Ван Хун-бинь изменился в лице. Он не мог понять, что случилось с дочерью. Подойдя к Сяо-янь, профессор погладил ее по растрепавшимся волосам:

— Сяо-янь, дочка моя. Не надо… Что у тебя произошло с Цзюнь-цаем? Я заметил, что последнее время вы постоянно ссоритесь.

— Папа! — Сяо-янь порывисто приподнялась. В ее безжизненных глазах мелькнула решимость. — Он подлец и предатель. Шпион! Он погубил меня!.. — Сяо-янь уронила голову на стол и затряслась от рыданий.

Изумленный Ван Хун-бинь снял, потом надел и опять снял очки. Он не знал, куда девать свои большие руки. Постояв около двери, он осторожно приподнял ее голову и ласково сказал:

— Девочка моя, как же так получилось, что он хотел арестовать нас? Расскажи-ка отцу… Нет, лучше не надо. Мне все понятно! — решительно махнул он рукой и гневно посмотрел перед собой, словно воочию увидел Дай Юя. — Понятно! Шпион и предатель! — прошептал он сквозь зубы. — Прикидывался порядочным человеком, а оказался негодяем. Раз так, то нечего расстраиваться. Пусть он занимается своим подлым делом, а мы будем работать. Посмотрим, чья возьмет!

— Его уже нет в живых. Казнили… — еле слышно прошептала Сяо-янь и этим окончательно изумила отца.

Профессор чуть не лишился дара речи и уставился на дочь:

— Удивительная история — как в романе! Сяо-янь, это правда?

Ответа не последовало. По бескровному лицу и плотно сжатым губам Сяо-янь было видно, что в ней происходит напряженная внутренняя борьба. Она гнала от себя всякие воспоминания об этом мерзком человеке.

— Сяо-янь, не надо падать духом, — спокойно сказал Ван Хун-бинь, усаживаясь на стул и с любовью глядя на дочь. — События развиваются так стремительно. От вас, молодежи, требуется удвоить усилия, забыть старое и начать все заново. Да, скажи, пожалуйста, коммунисты не подозревают тебя? Доверяют? — профессор строго нахмурил брови.

— Папа, я помирилась с Линь Дао-цзин, — улыбнувшись, ответила Сяо-янь. — Это он поссорил нас. Ты спрашиваешь, доверяют ли мне коммунисты? Конечно! И полностью доверяют. Я бы совсем пропала, если бы партия не спасла меня.

В комнату торопливо вошла мать. В тот вечер, когда ушел Дай Юй, она получила записку от Сяо-янь и вместе с мужем скрылась из дому. Мать слышала весь разговор и переживала за дочь:

— Дочка, маленькая моя… Эта скотина…

К Сяо-янь вернулось спокойствие:

— Не волнуйся, мама. Вы можете вернуться домой. Гоминдановцы не посмеют тронуть вас. Им не позволит это сделать общественное мнение. Меня ждет Линь Дао-цзин. У нас много работы. Ассоциация готовит грандиозную демонстрацию. Папа, ты знаешь об этом?

Родители были и удивлены и успокоены ее твердым и уверенным тоном. Ван Хун-биню теперь казалось, что вся грязь и мрак навеки миновали его дочь. Он вздохнул полной грудью.

— Собирается гроза. Посмотри, как смело летают молодые орлы!

Глава тридцать четвертая

Вечером 8 декабря 1935 года начались мощные студенческие волнения, вошедшие в историю как «Движение 9 декабря»[137].