Песнь моряка

Айк отпихивает кошку. Та перекатывается на четыре лапы и с воем кидается опять. Айк толкает ее, но пока несильно. Кошка взбирается по ноге и метит лапой прямо в лицо. Айк отпихивает ее и снова бросает на землю. Кошка разворачивается, но теперь Айк пускает в дело унту, пиная скользкий мяч так, словно вознамерился забить гол с пятидесяти ярдов. Тварь летит над ракушечными обломками, завихряясь и воя. Достигнув земли, она продолжает движение вокруг баллонов с пропаном, через папоротник, вверх на валуны, к соснам. Злобный камень, который Айк швыряет ей вслед, будит спавшее в кустах трио ворон. Они взмывают спиралью, хрипло ругаясь на кошку за это безобразие. Оставив ворон разбираться с тварью, Айк тяжело прислоняется к поленнице, чтобы перевести дух.

И тут, словно занудный повтор в занудной комедии, он снова слышит крик. Теперь это точно не кошка: крик доносится с противоположной стороны, из-за свалки, тонкий, придушенный и – Айк в этом уверен – женский.

– По-мо-ги-и-и-те.

По голосу похоже на дочку Лупов, Луизу. Айк хмуро вслушивается. Мужская половина Лупов нередко устраивала по ночам шум на этой городской окраине: они ругались и дрались, хрюкая при этом не хуже свиней, которых у себя выращивали, – особенно если добивались перед тем грандиозной победы в кегельном турнире на дорожках папы Лупа в центре города. Но Айк не слыхал сегодня о турнирах – не приходилось ему слышать и подобных воплей от девушки. Она держалась провокационно, но спровоцировать на скандал ее саму было трудно; девица корявая – да, но не крикливая.

– По-мо-ги-и-и-те кто-ни-и-и…

Вопль резко задохнулся. Айк тоже задерживает дыхание. Тихое утро. Только ноет на отмели свистун и три вороны на пригорке все еще гоняются за кошкой. Больше ничего. Он вслушивается целую долгую минуту, не дыша. Наконец набирает воздух: надо садиться в фургон и ехать проверять. Он тащится вдоль трейлера и видит, что фургона нет. Зато есть старый джип соседа.

– Черт бы тебя побрал, Грир.

Хрустя ракушками, Айк подходит к зачехленному драндулету, стаскивает с капота брезент. Сиденье обито инеем.

Айк начинает заводить двигатель. Пять раз, напоминает он себе; потом дать отдохнуть. Не залить. Еще пять раз и еще отдохнуть. Высасывая из аккумулятора последние крохи, четыре цилиндра дымятся жаждой жизни. Айк катится вниз на все еще холодном моторе.

Чтобы поддержать хилый аккумулятор, он не зажигает фары. Дорогу к свалке он находит по запаху дыма. Горы тлеющего мусора проплывают сбоку, похожие на миниатюрные вулканы, вполне действующие и мерцающие огнями – оранжевыми, зелеными и метаново-синими. Свалка тлеет уже не один десяток лет. В девяносто третьем жители города надеялись, что сумасшедшая зима наконец-то ее заморозила, но пришел июнь, солнце растопило ледяную раковину, и оказалось, что пожар все так же тлеет в магме мусора, такой же мерзкий.

Айк задирает губу, пытаясь дышать сквозь усы и фильтровать таким способом воздух. Вообще-то, он ничего не имеет против свалки – она служит пограничным рвом между ним и остальным городом. Но в последнее время сюда все чаще свозят конфискованные дрифтерные сети, сделанные в основном из китайского молекумара. Эта дрянь воняет, как прогнившие династии.

Рыча мотором, Айк минует дымящиеся горы так быстро, что едва не проскакивает поле боя, откуда и раздавались отчаянные крики. Он ухватывает взглядом призрачный бежевый силуэт «хонды-геркулес», припаркованной задом к одному из многочисленных отростков свалки: двери нараспашку, свет в салоне рисует застывшую картинку переплетенных человеческих конечностей.

Айк тормозит, машина идет юзом, он включает задний ход, зажигает фары. Разворачивается и сдает назад до тех пор, пока в лучи фар не попадает запутанная арабеска. Внутри, за раскрытой задней дверцей фургона, возвышается, надо понимать, верхняя часть Луизы Луп. Белое круглое лицо плавает праздным воздушным шаром над парой вздымающихся грудей – три светящихся круга, словно лого над дверью захудалого порноломбарда на Мясной улице. Затем круги резко исчезают из виду, и Айк различает голую мужскую спину. Мускулистые плечи, белые, как те груди, трясутся от ярости.

– Эй, отпусти ее!

Не выключая мотор, Айк выпрыгивает из машины. Орудуя фонарем, как пикой, продирается через груду мусора. И только почти добравшись до парочки, он оценивает силу мышц на этой белой спине, плечах и вспоминает о пистолете, оставленном на ступенях трейлера.

– Эй, ты! Отпусти ее!..

Мужчина будто не слышит. Айк не видит его лица, но догадывается, что мужик не в себе. Значит, скользкого ублюдка придется хватать руками.

– Эй, – Айк подцепляет голый локоть, – отвали, пока не придушил бедную цацу. Отвали!