Песнь о Гайавате

Белый день обозначало,

Звезды в центре - время ночи,

А волнистые полоски -

Тучи, дождь и непогоду.

След, направленный к вигваму,

Был эмблемой приглашенья,

Знаком дружеского пира;

Окровавленные руки,

Грозно поднятые кверху, -

Знаком гнева и угрозы.

Кончив труд свой, Гайавата

Показал его народу,

Разъяснил его значенье

И промолвил: "Посмотрите!

На могилах ваших предков

Нет ни символов, ни знаков.

Так пойдите, нарисуйте

Каждый - свой домашний символ,

Древний прадедовский тотем,

Чтоб грядущим поколеньям

Можно было различать их".

И на столбиках могильных

Все тогда нарисовали

Каждый - свой фамильный тотем,

Каждый - свой домашний символ:

Журавля, Бобра, Медведя,

Черепаху иль Оленя.

Это было указаньем,

Что под столбиком могильным

Погребен начальник рода.

А пророки, Джосакиды,

Заклинатели, Вэбины,

И врачи недугов, Миды,

Начертали на бересте

И на коже много страшных,

Много ярких, разноцветных

И таинственных рисунков

Для своих волшебных гимнов:

Каждый был с глубоким смыслом,

Каждый символом был песни.

Вот Великий Дух, Создатель,

Озаряет светом небо;

Вот Великий Змей, Кинэбик,

Приподняв кровавый гребень,

Извиваясь, смотрит в небо;

Вот журавль, орел и филин

Рядом с вещим пеликаном;

Вот идущие по небу

Обезглавленные люди

И пронзенные стрелами

Трупы воинов могучих;

Вот поднявшиеся грозно

Руки смерти в пятнах крови,

И могилы, и герои,

Захватившие в объятья

Небеса и землю разом!

Таковы рисунки были

На коре и ланьей коже;

Песни битвы и охоты,

Песни Мидов и Вэбинов -

Все имело свой рисунок!

Каждый был с глубоким смыслом,

Каждый символом был песни.

Песнь любви, которой чары

Всех врачебных средств сильнее,

И сильнее заклинаний,

И опасней всякой битвы,

Не была забыта тоже.

Вот как в символах и знаках

Песнь любви изображалась:

Нарисован очень ярко

Человек багряной краской -

Музыкант, любовник пылкий.

Смысл таков: "Я обладаю

Дивной властью надо всеми!"

Дальше - он поет, играя

На волшебном барабане,

Что должно сказать: "Внемли мне!

Это мой ты слышишь голос!"

Дальше - эта же фигура,

Но под кровлею вигвама.

Смысл таков: "Я буду с милой.

Нет преград для пылкой страсти!"

Дальше - женщина с мужчиной,

Стоя рядом, крепко сжали

Руки с нежностью друг другу.

"Все твое я вижу сердце

И румянец твой стыдливый!" -

Вот что значил символ этот.

Дальше - девушка средь моря,

На клочке земли, средь моря;

Песня этого рисунка

Такова: "Пусть ты далеко!

Пусть нас море разделяет!

Но любви моей и страсти

Над тобой всесильны чары!"

Дальше - юноша влюбленный

К спящей девушке склонился

И, склонившись, тихо шепчет,

Говорит: "Хоть ты далеко,

В царстве Сна, в стране Молчанья,

Но любви ты слышишь голос!"

А последняя фигура -

Сердце в самой середине

Заколдованного круга.

"Вся душа твоя и сердце

Предо мной теперь открыты!" -

Вот что значил символ этот.

Так, в своих заботах мудрых

О народе, Гайавата

Научил его искусству

И письма и рисованья

На бересте глянцевитой,

На оленьей белой коже

И на столбиках могильных.

ПЛАЧ ГАЙАВАТЫ

Видя мудрость Гайаваты,

Видя, как он неизменно

С Чайбайабосом был дружен,

Злые духи устрашились

Их стремлений благородных

И, собравшись, заключили

Против них союз коварный.

Осторожный Гайавата

Говорил нередко другу:

"Брат мой, будь всегда со мною!

Духов Злых остерегайся!"

Но беспечный Чайбайабос

Только встряхивал кудрями,

Только нежно улыбался.

"О, не бойся, брат мой милый:

Надо мной бессильны Духи!" -

Отвечал он Гайавате.

Раз, когда зима покрыла

Синим льдом Большое Море

И метель, кружась, шипела

В почерневших листьях дуба,

Осыпала снегом ели,

И в снегу они стояли,

Точно белые вигвамы, -

Взявши лук, надевши лыжи,

Не внимая просьбам брата,

Не страшась коварных Духов,

Смело вышел Чайбайабос

На охоту за оленем.

Как стрела, олень рогатый

По Большому Морю мчался;

С ветром, снегом, словно буря,

Он преследовал оленя,

Позабыв в пылу охоты

Все советы Гайаваты.

А в воде сидели Духи,

Стерегли его в засаде,

Подломили лед коварный,

Увлекли певца в пучину,

Погребли в песках подводных.

Энктаги, владыка моря,

Вероломный бог Дакотов,

Утопил его в студеной,

Зыбкой бездне Гитчи-Гюми.

И с прибрежья Гайавата

Испустил такой ужасный

Крик отчаянья, что волки

На лугах завыли в страхе,

Встрепенулися бизоны,

А в горах раскаты грома

Эхом грянули: "Бэм-Вава!"

Черной краской лоб покрыл он,

Плащ на голову накинул

И в вигваме, полный скорби,

Семь недель сидел и плакал,

Однозвучно повторяя:

"Он погиб, он умер, нежный,

Сладкогласный Чайбайабос!

Он покинул нас навеки,

Он ушел в страну, где льются

Неземные песнопенья!

О мой брат! О Чайбайабос!"

И задумчивые пихты

Тихо веяли своими

Опахалами из хвои,

Из зеленой, темной хвои,

Над печальным Гайаватой;

И вздыхали и скорбели,

Утешая Гайавату.

И весна пришла, и рощи

Долго-долго поджидали,

Не придет ли Чайбайабос?

И вздыхал тростник в долине,

И вздыхал с ним Сибовиша.

На деревьях пел Овейса,

Пел Овейса синеперый:

"Чайбайабос! Чайбайабос!

Он покинул нас навеки!"

Опечи пел на вигваме,

Опечи пел красногрудый:

"Чайбайабос! Чайбайабос!

Он покинул нас навеки!"

А в лесу, во мраке ночи,

Раздавался заунывный,

Скорбный голос Вавонэйсы:

"Чайбайабос! Чайбайабос!

Он покинул нас навеки,

Сладкогласный Чайбайабос!"

Собрались тогда все Миды,

Джосакиды и Вэбины,

И, построив в чаще леса,

Близ вигвама Гайаваты,

Свой приют - Вигвам Священный,