Песнь о моей Мурке

В далекой солнечной и знойной Аргентине,
Где солнце южное сверкает, как опал,
Где в людях страсть пылает, как огонь в камине,
Ты никогда в подобных странах не бывал.

В огромном городе, я помню, как в тумане,

С своей прекрасною партнершею Марго
В одном большом американском ресторане
Мы танцевали аргентинское танго.

Ах, сколько счастья дать Марго мне обещала,

Вся извиваясь, как гремучая змея,
Ко мне в порывах страсти прижимаясь,
А я шептал: «Марго, Марго, Марго моя!».

Но нет, не долго мне пришлось с ней наслаждаться…

Сюда повадился ходить один брюнет:
Тайком с Марго стал взглядами встречаться,
Он был богат и хорошо одет…

И мы расстались, но я мучался ужасно,

Не пил, не ел и по ночам совсем не спал.
И вот в один из вечеров прекрасных
Я попадаю на один шикарный бал.

И там среди мужчин, и долларов, и франков

Увидел я свою прекрасную Марго.
Я попросил ее изысканно-галантно
Протанцевать со мной последнее танго.

И вот Марго со мной, как прежде, танцевала.

И муки ада я в тот вечер испытал!
Сверкнул кинжал — Марго к ногам моим упала…
Вот чем закончился большой шикарный бал.

Иронические параллели совершенно очевидны. Смущает одно: измененная мелодия, диктующая несколько иной стихотворный размер текста. Почему, взяв за образец фабулу «знойного» танго, свой вариант неведомый автор переложил на музыку Виллольдо?

Кстати, существует еще одна одесская вариация танго «El Choclo», которая называется «История каховского раввина». В ней повествуется, как дочь раввина из Каховки сбежала из отцовского дома:

Зачем, скажите, вам чужая Аргентина?
Вот вам история каховского раввина,
Что жил в уютной, скромной обстановке
В уездном тихом городе Каховке…

Была у нашего раввина дочка Энта,

Такая гибкая, как шелковая лента,
Такая чистая, как мытая посуда,
Такая умная, как целый том Талмуда…

Но революция дошла и до Каховки,

Переворот свершился в Энтиной головке:
Приехал новый председатель Губпромтреста,
И под собою не находит Энта места.

…И вот раввин наш не находит дома Энты,

А на столе лежит послание в конверте,
А в том послании всего четыре слова:
«Прощай, уехала. Гражданка Иванова»…

Некоторые исследователи допускают, что песня о раввине написана в период нэпа, но у меня есть на сей счет большие сомнения. Этому нет ни малейшего подтверждения ни в мемуарной литературе, ни в других письменных источниках (скажем, в записях фольклористов). Но даже если «Раввин» и создан в 20-е годы прошлого века на мотив аргентинского танго, к «Пивной» он уж точно отношения не имеет. Видимо, он тоже пародирует текст о знойной Аргентине: на это указывает первая же строка.

Как питерский филолог создал блатной шедевр «Марсель»

Марсель