Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Волна интереса к испанским народным романсам, возбужденного немецкими романтиками, охватив Францию (два сборника Абеля Гюго, издавшего в начале 1820-х годов романсы о короле Родриго и романсы исторического содержания), Англию (сборники Локхарта и Боуринга), Россию (переводы Жуковского, Катенина) и другие европейские страны, где утвердился романтизм, докатилась, наконец, и до родины романсов Испании. Агустин Дураи начал работу по собиранию романсов в 1828 году, еще не будучи знакомым с романтическими идеями. Закончил он ее к концу 40-х годов, когда романтизм победил и в Испании. Его сборник «Romanccro general» (1849— 1850) является и поныне самым представительным ио объему собранием ро-иансов различных эпох, хотя в научном смысле и далеким от совершенства. Однако, как и подобает родине романсов, Испания быстро наверстала упущенное. В 1874 году выходит капитальный труд «О кастильской народно-героической поэзии» Мануэля Мила-и-Фонтанальса. Отправляясь от талантливой догадки Андреса Бельо, замечательного венесуэльского поэта и ученого, натурализовавшегося в Чили, догадки, которую тот высказал еще в 1843 году и газетной статье, почти не обратившей на себя внимания, и суть которой заключалась в том, что романсы являются отпочковавшимися фрагментами эпических поэм, Мила-и-Фонтанальс построил совершенно новую концепцию про-ис хождения романсов. Точка зрения его сводится к следующему: вопреки господствующему среди филологов мнению о первородство романсов по отношению к эпическим поэмам (хотя к тому времени рапсодическая теория происхождения гомеровских поэм уже потерпела крах), данные старинных хроник свидетельствуют о существовании ряда эпических поэм, имевших широкое хож-н пне в пароде, включая военную знать, и только впоследствии оставленных на потребу низших слоев общества. «Песнь о моем Сиде»,—замечал Мила,— датируется самим Вольфом серединой XII века. Но существование романсов гого же времени — лишь плод ученой фантазии, следствие умозрительной ро-нтической концепции народной поэзии. Героические (эпические) поэмы, пусть более краткие, чем дошедшие до нас, являются созданием профессиональных странствующих певцов-сказителей («хугларов» в Испании, «жонглеров» во Франции), а не обезличенного «народа». Когда общество в целом шростало в них нуждаться, они оказались на положении пасынка, отошли в меть изустной традиции, стали дробиться на фрагменты. Люди запоминали только особо занимательные куски, находившие живой современный отклик среди неграмотных слушателей.

Из интуиции Бельо и трудов Мила-и-Фонтанальса следуют два существенных вывода: во-первых, что романсы не предшествуют эпическим поэмам, а вытекают из них; во-вторых, что романсы — акт индивидуального творчества.

Следующий шаг к прояснению этой одной из самых запутанных историко-литературных проблем сделал Рамон Менендес Пидаль. Обследовав огромное количество вариантов одних и тех же романсов (иногда число вариантов доходило до внушительной цифры — 164), Пидаль предложил совершенно новую концепцию. Романс следует понимать, согласно Пидалю, как «поэзию традиционную», а не как «поэзию народную». «Необходимо,—указывает Пидаль, - различать среди разных типов поэзии две самые главные категории: народную (popular) поэзию и поэзию традиционную (tradicional). Всякое произведение, обладающее специфическими свойствами, необходимыми для того, чтобы нравиться публике, чтобы быть много раз повторяемым и в течение определенного времени удовлетворять общественный вкус, является произведением народным. В этом смысле в большей или меньшей степени народными представляются как произведения прославленных поэтов... так и другие, авторы которых оказались забыты... Народ слушает или повторяет эти стихи, не изменяя и не переделывая их; он знает, что это — чужое произведение, и потому, повторяя его,не следует вносить изменении. Но существует другой вид поэзии, в большей степени укрепившийся в традиции, более укоренившийся в памяти; к этому виду чаще обращаются и используют его более широко. Народ получил его как свой, принял его как принадлежащий к его духовной сокровищнице и, повторяя его, не остается пассивно верен оригиналу... а, чувствуя, что он ему принадлежит и прочно вошел в его сознание, воспроизводит его вдохновенно, творчески и в связи с этим в большей или меньшей степени переделывает, считая себя как бы одним из авторов... Это поэзия собственно традиционная, заметно отличающаяся от обычной народной. Сущность традиционного характера поэзии состоит не только в простом принятии или допущении данного произведения народом, сущность заключается в переработке поэтического произведения путем создания его вариантов». И далее: «Варианты представляют собой... не отрицательное явление, не способствуют разрушению произведения (как обычно считают), а, напротив, их создание является элементом поэтического творчества и единственной или, во всяком случае, самой важной формой, в какой народ как коллектив участвует в создании поэзии»[1].