Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро.

277—278. Оруженосцы верные кряхтят: II Щит и копье господ тащить— не сласть. — Полный набор рыцарского вооружения уже в XI в. весил немало: одна из сцен знаменитого «Ковра из Байе», вышитого женой Вильгельма Завоевателя, изображает двух оруженосцев, согнувшихся под тяжестью несомых ими доспехов. Помимо собственного оружия (два меча и два шлема), им приходится тащить пластинчатый панцирь вместе с поддевавшимся под него стеганым кафтаном, а также меч с ножнами, шлем и копье своего господина.

289. И видит сон, в нем пробудивший страх… — Описание вещих снов — мотив, характерный для эпической поэзии вообще: вспомним хотя бы вещий сон Святослава из «Слова о полку Игореве». Ср. также сны Карла Великого из «Песни о Роланде» (ст. 718–735).

290. Со стороны Руси идет пожар… — Здесь славяне отождествляются с язычниками, а те, в свою о. чередь, с сарацинами. В так называемом «эпизоде с Балиганом» из «Песни о Роланде» (ст. 2609–3657) перечисляется ряд славянских племен, якобы входивших в полчище сарацинского исполина Балигана.

301. Эмир Корсольт — вымышленный персонаж, одновременно устрашающий и гротескный, нечто вроде «Идолища поганого» русских былин. Подобные персонажи, наделенные чудовищной силой и омерзительным обличием, внушающие ужас и отвращение, нередки в жестах: достаточно упомянуть волосатого Шернобля Монэгрского («Песнь о Роланде», тирада LXXVIII) или Фальзарона, брата Марсилия (тирады LXX, XCIV). Однако автор «Коронования Людовика» идет дальше своих предшественников: он наделяет Корсольта чертами титана-богоборца. Не удивительно, что язычник представляется христианину божьим супостатом. Но изображение личной вражды между Корсольтом и богом свидетельствует о смелой творческой фантазии автора поэмы, в какой-то мере предвосхищающей образы Данте, Мильтона и Байрона. Корсольт жаждет отомстить богу, убившему его отца не в честном поединке, как подобает рыцарю, а метнув в него молнию с недоступных небесных высот. Поскольку бог недосягаем, Корсольт решает мстить его «вассалам» — христианам: «Их истреблять я буду в этой жизни, // Коль в небе дать не властен богу битву» (ст. 534–535).

По мнению Ф.-М. Уоррена («The giant Corsolt». Modern Philology, XXVIII, 1930–1931, p. 467–468), имя этого великана связано с названием местечка Corseult (ныне департамент Кот-дю-Нор, близ Динана), где находятся развалины римских строений, считавшихся в эпоху раннего средневековья делом рук «сарацинских исполинов».

303. Капуя — древний, основанный еще этрусками, укрепленный город в Южной Италии. В 841 г. был взят сарацинами и полностью ими разрушен.

304. Король Гефье к неверным в плен попал. — Можно предположить, что прототипом этого вымышленного персонажа является реальное историческое лицо — Гефье III, князь Салерно, отстоявший свой город от мусульман в 871–873 гг. лишь благодаря помощи Людовика II Немецкого. Вероятно, в народной традиции стерся последний эпизод защиты Салерно, а сохранилась лишь память о намерении Гефье сдать город «нехристям». Другим историческим событием, так или иначе отразившимся в эпизоде с Корсольтом, является осада Рима сарацинами в 846 г. Однако реальный Гильом Тулузский не мог участвовать ни в освобождении Салерно, ни в обороне Рима: ведь он, как говорилось выше, скончался в 812 г.

313—314. О чем мы позже поведем рассказ, // Коль скупы не окажетесь вы к нам. — Весьма прозрачный намек на то, что профессиональные жонглеры, обычно небогатые люди, исполняли жесты не за «спасибо», а нуждались в реальном вознаграждении со стороны слушателей и, не получив такового, могли прервать свой рассказ на самом интересном месте.

318—319. Сложил свои доспехи на алтарь… — Гильом как бы просит взаймы божью благодать под залог оружия: бог ему поможет, а он расплатится добычей.

320. Увидел там наместника Христа… — То есть папу римского. 366. Пускай господь II Ума и живота лишит того,II Кто королю такую весть пошлет! — Бертрана беспокоит судьба гонца, которого Гильом решил отправить за подкреплением к малолетнему и немощному Людовику: тот мог казнить посланника, принесшего недобрую весть. Ср. «Сказку о царе Салтане» А. С. Пушкина: «Как услышал царь-отец, // Что донес ему гонец, // В гневе начал он чудесить // И гонца хотел повесить».