Песнь о жизни

«Сейчас в городе сносят ряд деревянных домов. Мера необходимая. Но надо сберечь здания исторического значения.

В доме № 10 по Песочной улице в квартире № 12 у художницы О. К. Матюшиной до революции жил и работал Владимир Маяковский. Здесь бывал т. В. Воровский, выполнявший поручения партии.

Сейчас в этом доме работает группа писателей Краснознаменного Балтфлота, которая по заданию Ленинградского областного и городского комитетов ВКПб) и Военного совета КБФ пишет к XXV-летию Октября пьесу о героях Ленинграда.

Дом надо сохранить. Особой роли этот дом (4 квартирки) в топливном балансе района не играет, — а в балансе культурном, особенно после войны, роль у него будет хорошая…

Писатель-орденоносец Всеволод Вишневский».

«Вовремя пришел Вишневский на помощь! — думала я — Пусть ему будет хорошо в жизни!»

Неожиданно пришло взволнованное письмо от Иры. Она все лето болела. Последнее время стала поправляться. Теперь скучает, рвется в Ленинград, умоляет помочь достать пропуск. Въезд в Ленинград закрыт. Добиться разрешения трудно. Решила съездить на завод, переговорить с товарищами Иры.

Из проходной завода удалось позвонить по внутреннему телефону. Обещали всё разузнать и заехать. Домой возвращаться не хотелось. Пошла по направлению к Новой Деревне.

Изменяется город, становится каменным. Деревянные постройки сломаны на дрова. Местами еще осталось несколько домиков. Но люди из них выселены, и эти домики напоминают покойников с остекленелыми глазами. Уже снимают крыши, сбрасывают этаж за этажом. Трубы постепенно делаются длиннее, стоят рядами. Осенний ветер гуляет между ними, грохочет сорванными листами железа. Кругом валяется не взятый жильцами старый хлам. Вот кукла с разбитым носом… Кусок чудной китайской чашки. Кресло. Оно промокло, Торчат пружины. К спинке приколота маленькая вышитая подушечка. Видно, сделана недавно… Может быть, это подарок внучки деду? А дед — старый, мудрый.

«Почему мудрый?» — спрашиваю себя. И утвердительно киваю головой. Наверно, ученый! Вон сколько валяется переплетов старых книг. Их сожгли после его смерти. А может — сам грелся?.. Нет. Книги — самое дорогое. Больше жизни он берег их.

На месте одного дома много кроватей и противогазов. Вероятно, здесь было общежитие.

Среди развалин другого дома роется в мусоре старая женщина. С большим трудом отворачивает кирпичи. Палкой раскапывает щебень. Меня поразила эта непосильная работа щупленькой старушки.

— Вы что ищете? — спросила я.

— Да в суете-то оставила здесь дочкину карточку. Снарядом дочку убило, еще летом…

И старушка снова принялась разбирать кирпичи.

Прежде этот дом окружали деревья. Они росли, прижавшись к нему, защищенные. Теперь дома нет. Деревья остались одни, без опоры. Их треплет и гнет ветер. Кривые, однобокие, они кажутся слабыми и жалкими.

Глубокие раны на теле Ленинграда. Они повсюду, на каждой улице, в каждом переулке, на каждом доме. Есть ли мера возмездия за тебя, любимый город?!

Мои писатели за семнадцать дней окончили пьесу. Сегодня — общественный просмотр. Они побрились, приоделись. Пошли. Вишневский впереди, за ним Ежик и поэт.

— Счастливо! — кричу я. Самой страшно: как-то пройдет?

Долго дожидалась… Вернулись они довольные. Даже усталость у них прошла. Рассказывают:

— Наш Танк вывезет всегда! С ним всё легче.

Танком они называют Вишневского.

А он уже уткнулся в газету. Точно обычный день!.. «Вот человек! — думаю я. — Глубоко прячет все свои чувства».

Скоро двадцать пятая годовщина Октябрьской революции, четверть века великих завоеваний. Как готовилась к этому дню наша страна! Война все изменила…

Говорят, что немцы готовят грандиозный обстрел города.

В этот день в Театре музыкальной комедии назначена премьера пьесы моих писателей-балтийцев «Раскинулось море широко». Прислали билеты. Вместе с Валей Григорьевой я поехала в Пушкинский театр, где тогда играл коллектив Музыкальной комедии.

День серый, холодный. Пронизывающий ветер. Ждем трамвая, дрогнем. Трамвай задерживается.

— Начало в пять часов. Неужели опоздаем?

Едва влезли в переполненный вагон.