Песнь о жизни

— Ольга Константиновна, вы знаете, я едва не проспала прорыв блокады! — кричит в телефон Маруся. — Наша бригада целый день разбирала завалы семиэтажного дома. Я так устала! Легла в постель и сразу заснула. Вдруг слышу голос диктора: «Блокада Ленинграда прорвана!» Вскочила. Не могу понять — правда?.. Или сон? Наверно, сон! И еще плотнее укрывшись, опять заснула. «Все проспала! Блокада прорвана! — неистово трясет меня Ася. — Иди скорей выпускать боевой листок!» Я мигом оделась. Распахнула к дружинницам дверь. Девушки обнимаются, плачут, целуются. Слезы льются частые, крупные. Я сама не выдержала — всплакнула. Тихонько закрыла дверь. Пошла в партком. Там уже все в сборе. Кто пишет, кто рисует. Ася, с листком бумаги на книге, что-то строчит. Говорят шепотом. Радость на всех лицах. Пишут, клеят. Я бросилась в штаб. Там уже все прибрано. Молодежь принарядилась. На горячей печурке чайник, из него валит пар. Патефон и радио — одновременно — поют свои песни. «Пойдем к морякам на митинг!» Мы выбежали из ворот фабрики. Под ногами хрустит снег. Хочется дурить, носиться. Толкаем друг друга в сугробы, смеемся. Дверь распахнулась. Нас встретил часовой. Широкая лестница, огромная комната. Нарядные, подтянутые, как на параде, балтийцы. Огнем полыхает атласное знамя. «Товарищи, блокада прорвана!» — начал оратор.

…Как чудесен наступивший день! Лица ленинградцев светятся. Снег на дороге особенно белый, а дома — будто принаряженные. Они больше не выпячивают своих фанерных окон. Газеты, радио передают подробности прорыва.

Жить-то как хорошо!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

Точно земля стала вращаться быстрее, так изменился темп жизни. Враг выбит из Ростова, Воронежа. Десятки лучших гитлеровских дивизий уничтожены под Сталинградом.

Скоро ли кончится война? Все ждут уже нетерпеливо.

Рождаются мечты о светлых улицах, о тишине и отдыхе. Все чаще и ярче рисуются картины будущего.

— Как мы будем жить после войны?

Люди спорят об этом. Только трудно представить мирную жизнь. Споры часто обрываются миролюбивой фразой:

— Подождем! Кончится война, жизнь сама укажет пути.

Тихий, звездный вечер. Снег мягко лежит на крышах, на ветвях деревьев. Чувствуется близость весны. Приятию сидеть на крылечке. Думается лениво, хочется просто смотреть на небо, на звезды. Бывает такая тишина. Ее нельзя тревожить. Она дает много покоя.

И вдруг… сирены. Воют громко, отвратительно. После прорыва блокады вой их кажется нестерпимым. За воем — грохот зениток. Дом качнулся. Раньше долго и часто бомбили, все привыкли к воздушным тревогам. Но сейчас! Нет, невозможно сейчас слышать этот страшный звук разрывов. Летят со свистом осколки. Пропали короткие минуты покоя и радости. Когда же конец войне?

Приехал с фронта Вишневский. Пропитанный весенним воздухом, такой молодой, вольный. Он был на переднем крае. В разбитом, но по-прежнему грозном Шлиссельбурге видел героизм бойцов и их простое, ясное отношение к жизни. Говорил с пленными. Привез немецкую пилотку и сумку. Вещи фашистов так противны, что не могу на них смотреть. Вытащила их в сени. Вишневский протестовал — он гордился своими трофеями. Вышли с ним в сад. Разговариваем о победе. Мечтаем о жизни после победы. Наслаждаемся тишиной. И вдруг опять сирена, опять обстрел. Он всегда неожидан, как удар в спину. Дом дрожит, звенят стекла. Голос в репродукторе: «Внимание! Внимание! Район подвергается обстрелу. Движение по улицам прекратить, населению укрыться!»

Солнышко греет сильнее. Хочется весны, лета. Верится в близкую победу и в какую-то новую, замечательную жизнь.

Ничего, если я ее не увижу. Я ведь чувствую, как хороша она будет. Много работаю. Пишу сама. Прочитать некому. Только иногда по праздникам приходит Ксения. Мы разбираем и исправляем неясно написанные слова. Перепечатывать у Ксении нет времени. Медленно работа двигается… Эх, если бы был секретарь! Мне так хочется сделать что-то большое, настоящее. Забудешь о своих глазах, размахнешься и свалишься… Ничего без чужой помощи сделать нельзя. Просить тяжело и противно.

На днях пошла вечером к соседям, в том же доме — засиделась. Вышла, когда стало темно. Спустилась с крыльца, пошла по дорожке. Ничего не вижу. Глаза мои тухнут все сильнее. Сбилась. Шарила, натыкалась на деревья, падала, проваливалась в сугробы. Не знала куда идти. Выбившись из сил, села на снег. Слезы текли. Холодно. Что делать? Кричать — не хочу. Встала, пошла в другую сторону, наткнулась на стену. По ней, не отрывая рук, ощупью нашла крыльцо. Как обрадовалась! Долго не могла попасть ключом в замок.

— Позвольте, я помогу вам!

Чья-то сильная рука взяла у меня ключ, открывает дверь.

— Входите, — говорит незнакомец. — Всеволод Витальевич дома?

— Нет, но скоро должен прийти.

— Я подожду его… А я вас знаю: вы — Ольга Константиновна, приютили моих птенцов в тяжелые годы блокады. Спасибо вам большое!

С недоумением слушаю слова незнакомца. Стараюсь сообразить, кто же это?.. Он, должно быть, почувствовал, о чем я думаю. Просто говорит:

— Я — Фадеев, Александр Александрович.