Песнь серафимов

Снова раздались крики, но толпа расступилась в стороны, и под свет факелов вышел старик с вьющимися седыми волосами и согнутой от старости спиной. Его одеяние спускалось до самой заснеженной земли. На башмаках у него были красивые золотые пряжки.

Я сейчас же увидел у него на груди желтую нашивку из тафты, обозначавшую его принадлежность к иудеям. Она была сделана в форме двух скрижалей с Десятью заповедями, и я задумался: как вообще можно воспринимать этот образ как «печать позора»? Но именно так ее и воспринимали, и евреям по всей Европе вменялось в обязанность носить знак на протяжении многих лет. Я знал и помнил об этом.

Брат Джером сурово потребовал, чтобы народ дал место Исааку, сыну Соломона, и старик бесстрашно встал рядом с леди Маргарет напротив двери.

— Разве все вы, — начал брат Джером, — не приходили к Исааку за лекарствами? Разве вас не исцеляли его травы и его знания? Этот человек обладает и знаниями, и здравым смыслом. Я подтверждаю, что он великий врачеватель. Как вы смеете отвергать его слова?

Старик стоял, решительный и безмолвный, дожидаясь, пока утихнут все крики. Священники в белых одеяниях придвинулись к нему ближе, чтобы защитить от толпы. Наконец старик заговорил глубоким, чуть надтреснутым голосом.

— Я лечил это дитя, — сказал он. — Верно, она ходила в церковь в ночь под Рождество, да. Верно, она хотела посмотреть на красивую процессию. Она хотела послушать музыку. Да, она сделала это, а затем вернулась домой к родителям такой же иудейкой, какой уходила от них. Она всего лишь ребенок, и это простительно! Девочка заболела, как может заболеть любой ребенок в такую суровую погоду, и вскоре впала в беспамятство от жара.

Толпа готова была снова разразиться криками, но шериф с братом Джеромом жестами потребовали тишины. Старик посмотрел на людей вокруг со сдержанным достоинством, а затем продолжил:

— Я знаю, что с ней случилось. Это был заворот кишок. Она ощущала резкую боль в боку и жар. Но затем лихорадка прошла. До того, как покинуть эти места и отправиться во Францию, она выздоровела, и я разговаривал с ней, как и брат Джером, который стоит здесь, ваш лекарь. Хотя вы не станете отрицать, что и я лечил многих из вас.

Брат Джером с жаром подхватил его слова.

— Я же вам говорил, — воскликнул он. — Я видел девочку до того, как она уехала. Она была здорова.

Я начал понимать, что произошло. У девушки, наверное, был приступ аппендицита, и когда аппендикс лопнул, боль естественным образом уменьшилась. Но я подозревал, что отъезд в Париж — это ложь, придуманная от отчаяния.

Старик еще не закончил.

— Вот ты, маленькая госпожа Элеонора, — обратился он к юной девушке. — Разве ты не приносила ей цветы? Разве не видела, какой спокойной и сосредоточенной она была перед дорогой?

— Но я не видела ее с тех пор! — выкрикнула девочка. — И она ни слова не сказала об отъезде.

— Весь город суетился, отмечая праздник, все смотрели игры на площади! — возразил старый лекарь. — Вы знаете, вы там были. А мы не участвуем в таких увеселениях. Они не являются частью нашей жизни. В это время родственники девочки приехали и забрали ее. Она уехала с ними, а вы ничего не заметили.

Я понимал, что он лжет. Но он говорил так уверенно, потому что пытался защитить не только Меира и Флурию, но и все гетто.

Несколько молодых людей, стоявших позади доминиканцев, пробрались вперед, один из них толкнул старика и обозвал его «грязным жидом». Остальные тоже стали толкать старика из одной стороны в Другую.

— Прекратите, — потребовал шериф, подавая знак своим людям.

Парни убежали. Толпа расступилась, пропуская всадников.

— Я арестую любого, кто тронет этих евреев, — объявил шериф. — Мы знаем, что случилось в Линкольне, когда дело вышло из-под контроля! Эти евреи не ваша собственность, они принадлежат короне.

Старика сильно трясло. Я протянул руку, успокаивая его. Он взглянул на меня, и я снова увидел в нем презрение к толпе, сдержанное достоинство, а еще тихую благодарность за проявленное мной понимание.

Толпа снова заворчала, не обращая внимания на солдат, и юная Элеонора снова разразилась горькими слезами.

— Если бы только у нас было какое-нибудь платье Лии, — всхлипывала она. — Оно бы подтвердило все, люди бы исцелялись от прикосновения к нему!

Эта идея была встречена с невероятным энтузиазмом. Леди Маргарет настаивала, что все платья непременно найдутся в доме, потому что девушка мертва, а не уехала из города.

Брат Антуан, главный среди доминиканцев, вскинул руки и потребовал внимания.

— Я должен поведать вам одну историю, прежде чем мы продолжим, — сказал он. — И вас, господин шериф, тоже прошу послушать.

Я услышал в ушах шепот Малхии: «Помни, что ты тоже монах. Не позволяй ему выиграть спор».