Песнь теней

Ежевика осторожно обходил места, где барьеры между мирами были тонкими, где не было священных пространств, и следовал за маками, которые привели их в безопасное место. Зрителям хотя и казалось странным, что члены труппы носят мешочки с солью на шее и железные ключи в карманах, но они списывали это на причуды и эксцентричность творческих людей.

«Не от мира сего, – щебетали они и качали головой. – Странные. Чудные. Сумасшедшие».

Трубадуры носили эти ярлыки с гордостью.

Так же, как Кете и Франсуа.

У них была крыша над головой, они были одеты, накормлены и даже счастливы, насколько могли быть счастливы, учитывая то, насколько они были пронизаны тревогой. Другие удивлялись их трудоспособности и самодисциплине, но и Франсуа, и Кете знали, что самый лучший и эффективный способ держать тревогу в узде – это бездумный, механический труд.

Поэтому он день за днем репетировал свои мелодии, пока она доводила до совершенства свои стежки, и оба делали вид, что не замечают нависшую над ними и все растущую тень страха за Лизель и Йозефа.

– Сыграй еще раз, – попросила Кете. – Сыграй эту песню для меня.

У девушки полностью отсутствовал слух, но Франсуа знал, какую мелодию она хочет услышать. «Эрлькёнига», сочиненного ее сестрой и с таким мастерством исполненного ее братом. Это был единственный раз, когда Франсуа слышал, чтобы игра Йозефа была тяжелой и приземленной, а не эфемерной, воздушной и нездешней. Его возлюбленный звучал как человек лишь тогда, когда играл музыку Лизель.

Звучал цельно.

Члены театральной труппы, с которыми работали и путешествовали Франсуа и Кете, были озадачены и ошеломлены этой композицией, когда услышали ее впервые.

«Никогда не слышал ничего подобного», – признался трубадур.

«Очень цепляет, – сказал импресарио. – История запоминается навсегда».

История здесь имелась, но она была не их собственностью, и они не могли ее рассказать. Кете и Франсуа знали, что история принадлежала ее сестре и его возлюбленному, но ни его, ни ее так и не смогли найти, несмотря на все старания Верных.

Прошло несколько недель с тех пор, как им удалось достучаться до Лизель через тенистые тропы, несколько недель с тех пор, как они пытались предупредить ее о том, что она и Йозеф находятся в опасности. Каждый вечер Кете зажигала свечу перед зеркалом в гримерке, а рядом со свечой ставила сосуд с соленой водой и железный колокольчик, но каждое утро в отражении она не находила ничего, кроме мира, в котором они жили: хаотичного, безумного, обыденного.

Затем однажды утром колокольчик зазвенел.

Прослушивание для последней пьесы было сущим кошмаром, поскольку драматург в каждую третью сцену добавлял новые строчки, а композитор рвал на себе волосы и пил от необходимости добавлять новые музыкальные такты, чтобы подогнать длительность композиции к изменениям сюжета. Ежевика и Кете бегали туда-сюда между актерами, роняя на пол булавки и ленты в попытке довести костюмы до ума к вечеру премьеры, в то время как Франсуа лихорадочно изучал ноты, когда ему подносили все новые страницы. В день премьеры, в самый разгар суматохи и хаоса, звон колокольчика остался неуслышанным.

И лишь когда Франсуа вернулся в гримерку за предыдущим вариантом партитуры, который, как решил драматург, нравился ему больше, он заметил изменения в зеркале.

– Кете! – позвал он. – Кете, иди сюда! Быстрее!

Радость и изумление в его голосе, а не сам его крик, заставили ее прибежать в ту же секунду.

– Что? – крикнула она в ответ. – В чем дело?

Он указал на отражение, которое показывало не гримерку, а комнату из корней и камней. В тех местах, где в гримерке стояли полураздетые манекены, в другой комнате высились потрепанные и окаменевшие деревья, покрытые кружевом паутины и прогнившего шелка. Где в верхнем мире стояли столы, скамьи и стулья, зеркало показывало сокровищницы с золотом, серебром и драгоценными камнями, настоящий гоблинский клад. Единственное, что оставалось неизменным в отражении и в реальности, – это сосуд с соленой водой, колокольчик и свеча, а также изумленные лица Кете и Франсуа.

В зеркале они наблюдали за тем, как тень Кете наклонилась, подобрала что-то из сосуда и опустила в карман своего передника. Реальная Кете залезла в свой карман и достала из него серебряное кольцо.

И едва не задохнулась от изумления.

– Это кольцо Лизель!

Кольцо в ладони Кете, почерневшее от времени и износа, было вырезано в форме бегущего волка с глазами-бриллиантами разного цвета.

– Послание от Древних законов, – сказал Ежевика, стоявший в прихожей.

Кете и Франсуа обернулись к подменышу, на некрасивом лице которого блуждала мягкая улыбка.

– Что это значит? – спросил Франсуа.

– Это означает, герр Ваша Смуглость, – сказал Ежевика, – что все не так безнадежно, как мы боялись.

– Что мне делать? – спросила Кете. – Как я могу помочь сестре?

Ежевика улыбнулся.