Читаем Песнь тунгуса полностью

Песнь тунгуса

— Да, да.

— Как же ты мог? Как это вяжется с твоими умозрениями? Заповедник нового типа и все такое? Царство Иоанна? Книжные премудрости? Ахи и охи?

— Про заповедник — не моя идея вообще. Это Петров.

— Сути это не меняет.

— А что ты думаешь?

— Что я думаю? О чем? О ком?

— Что ты думаешь, если бы меня забрили, я бы там малину собирал?

— В армии?

— Да. Валерка пишет, что в туркменском горном лагере проходит подготовку. И оттуда всех отправляют в Афган. Наверное, уже и перебросили. От него две недели нет писем. И что он там сейчас делает, как тебе кажется?

— Ничего мне не кажется. Но все это не означает, что давайте, айда, охотиться на людей, эвенков-тунгусов.

— Еще неизвестно, вдруг он и поджег.

— Ох! И это ты говоришь? И тебе ни капельки не стыдно? Ты же сам мне доказывал, что он не способен на это, что с канистрой кто-то подстроил. Складно получается: к тебе завалился пьяный эвенк, а до этого он утащил у тебя канистру с керосином и подпалил «Орбиту». Это же подтасовка Андрейченко! Этого типа с волосами в ноздрях и похотливыми глазами.

— Он что, к тебе приставал?

— Ты просто… осточертел со своими подозрениями. У него похоть на все, что плохо лежит. И у его женушки. Сам же рассказывал, что он три мешка крупы упер с пепелища, а она перекормила свиней, или как там? Непроваренное дала? Те и задохнулись от такого-то дурного богатства.

— Ладно, не будем спорить ни о чем.

— Как это ни о чем? Что ты такое говоришь?

— Ну что я такого говорю? Это как раз ты много болтаешь!

— У меня логический склад ума. И я вижу ясно следствия и причины. В том, что произошло с Мальчакитовым, ты тоже виноват.

— Я пошел безоружный. И никогда… никогда бы… не выстрелил в человека.

— О! Снова речи а ля Лев Николаевич. Как мило… Куда ты убегаешь?

— За водой!

— Ты же ходил.

— Вдруг ручей пересохнет. И птиц послушаю, а не твой щебет.

— Ах, так?!

— Да, так.

…

«Псюй-льи! Псюй-льи!»

«Цити-цюри! Цити-цюри! Терличь! Цити-цюри! Цити-цюри! Терличь! Терличь!»

«Фьи-фи-тити!»

…

— Хэх, пока мы тут трапезничали, на ручей миша приходил. Не Мальчакитов, а косолапый. Крупный. Бродит вокруг. Слышишь?.. Кристя?.. Ну чего?.. Обет молчания? Ладно. Давай молчать. Буду молчать, как Андрей Рублев, когда он зарубил татарина. А не зарубил бы, татарин изнасиловал бы девку. Хотя потом ее все равно татары с собой забрали. Она сама к ним пошла. Так что зря Рублев грех на душу брал. Девичья порода переменчивая и непонятная. Живи и радуйся, а они не хотят, придумывают себе кручины. Ну что ж, селентиум, как говаривал поэт. Молчи, скрывайся и таи, это я помню. Хороший завет… Селентиум или силентиум? По-моему, первое лучше, от Селены. Она всегда молчит, да. Ну, помолчим и мы. Пускай, как говорится, в молчащей тишине скрываются оне… Нет, наверное, поэт так сказать не мог. В молчащей тишине… Какое-то масло масленое. В молчащей тишине. Да. А звучит хорошо. В молчащей тишине скрываются оне. Скрываются. Да. Занавес.

7

«Начинаем нашу воскресную радиопередачу „С добрым утром!“ С добрым утром, дорогие товарищи! С хорошим воскресным днем!»

Сколько моря,Сколько солнца,Сколько лета!..Неужели это мне одной?Я ветрами теплыми согрета,Жмурюсь…

«Здравствуйте, дорогие друзья! Доброе утро! Человек и автомобиль. Такова тема нашей сегодняшней беседы. Беседы, в которой прозвучат голоса автолюбителей, пеше…»

Подставляйте ладони,Я насыплю вам солнца,Поделюсь теплым ветром,Белой пеной морской,А впридачу отдам эту песню —Вы возьмите ее с собой.Эта песня, солнышко и море…

«…голоса автомобилей. Голоса автомобилей? Хм, так звуковые сигналы сейчас…»

Мое сердце распахнулось настежь,Счастью звонкому кричу я: «Здравствуй!»И лечу…

«Цити-цюри! Цити-цюри! Терличь! Цити-цюри! Цити-цюри! Терличь! Терличь!»

«Филю-вилю-фили-фили-фили-тью-тью».

«Усадьба, Усадьба, я Гора, как слышите, прием? Как слышите?..»

«Гора, Гора, я Усадьба, слышу хорошо… Прием!»

«У нас все нормально. Тайга чиста. Дыма нигде нет. Как поняли, прием?»

«Вас поняла. Где Кристина?»

«Спит».

«Гора, передавай ей привет».

«Усадьба, вчера был самолет. Писем нет?»

«Нет».