Песнь тунгуса

Большая река, имеющая имя большая река!
С духом-хозяином большая река!
Хорошо переправь,
На ту сторону перебрось!*

Кто знает, туда ли ему надо? Что происходит? И ветерок доносит другую песенку:

Эгэ-эгэдей, говорю в песне,
На самом белом своем верховом олене-то
По большой реке-то, по течению-то,
Напевая-то, по течению еду.
Дни сейчас
Долгие сейчас,
Земли-то мои очень обширны,
Словно веревочка тянутся.
Ну когда-то, найдя-то,
К верховью-то своему подниматься начну,
Оленей-то своих найдя,
К палатке своей поверну?*

И в словах этих простираются чужие дали, тундра с петлями рек и осколками озер, мягкие синие горы. Чужие земли, чужая песня, откуда-то нанесло…

14

Старуха, посветив им в лица, впустила всех в жарко натопленный дом, занесенный песками.

— Эхэ! — воскликнула она. — Да зацокали копытами!

Они действительно стучали лезвиями коньков, взмахивали руками, хватались за косяки, опирались о стены. Девочки бессильно рухнули на старые шаткие табуретки. Мишка стоял, стараясь держать равновесие. В доме пахло дымом, старыми тряпками, плесенью, старушечий запах.

— Откудова вы такеи явились-прилетели? — спрашивала старуха, ставя лампу на стол.

Некоторое время ей никто ничего не мог даже ответить. Собака снова зашлась лаем. Старуха оглянулась на окна.

— Чё-ойто еще там? — сердито спросила она.

— Это Кит, — сказал Мишка и тоже сел на низенькую какую-то детскую табуреточку.

Старуха посмотрела на него. Лицо у нее было как будто немного вдавлено посередине. Глаза сейчас казались черными. Надеты на ней были ватные штаны, драная кофта, поверх меховая безрукавка, мягкие серые валенки.

— Ки-ит, — протянула она.

Собака залаяла громче. Лаяла она как-то сипло.

— Гундосый, умолкни ужо! — крикнула старуха. — Кит-то пускай себе плывет…

Вскоре заскрипело крыльцо, заскрипели двери, и в дом ввалился Кит.

— Здрасьте! — выпалил он, переводя дух.

— Точно, этот без копыт, — проговорила бабка, оглядывая его.

Кит удивленно посмотрел на нее, оглядел остальных.

— Целы? — спросил он, стаскивая шапку.

— Чё-о нам сделается… — отозвалась слабым голосом Полина.

— Ну так чё, с-самое, не слышали? Волк какой-то объявился. Видать, с материка снова пошли.

— Это он, — сказала Лида, кивая на Мишку.

Кит удивленно уставился на него. Старуха тоже глядела на него пристально.

— Пошутил маленько, — отозвался Мишка смущенно.

— Ну ты и гад, орочон! — сказал ему Кит.

— Не знаю, — со вздохом откликнулся Мишка, — как-то так вышло.

— А-а-а, — протянула старуха. — Так вот и война пришла.

— Как? — спросил Кит.

— С волками, — сказала старуха. — Мужики на немца ушли, а волки сюда коней, коров и овечек резать прибегли. Они хитрые, много умные. Даже знают, ёсть ружье в сене в санях у мужика или нема.

— Ну, может, и умные, а этот-то? — сказал Кит, указывая на Мишку. — Нашел время.

— Этот? — переспросила старуха, взглядывая на Мишку.

И Мишке стало как-то не по себе, холодок поднялся в животе, словно от старухиного ответа вся его жизнь зависела. Он покосился на Кита, как будто не совсем его узнавая, такие взрослые, мужицкие интонации звучали в его голосе. Посмотрел на девочек. И они ему померещились уже кое-что повидавшими девушками. Один Мишка здесь как ребенок. Он передернул плечами. Что за ерунда… Взгляд его упал на коньки. Это не копыта, а, скорее, какие-то ласты.

Старуха закашлялась. С печки вдруг что-то мягко ухнулось, и девчонки вскричали. Это была белая кошка. Выгнув хвост, она подошла к бабке, потерлась о ее валенки, а потом направилась к Мишке, обошла его, принюхиваясь, и неожиданно запрыгнула ему на колени, замурлыкала.

— У волков не бывает ласт и копыт, — сказал Мишка.

— Ой, Миша, ты можешь вообще-то помолчать, — попросила Полина жалобно.

— Могу, ага, — сказал Мишка, поглаживая кошку.

Кошка громко мурлыкала.

— Хм, бых-пых, — пробормотала хозяйка, покашливая и глядя на Мишку и кошку.