Песнь валькирии

Теперь они не могли идти днем и шли, словно волки, ночью, под ледяной луной. Выпал снег, подморозило, и на фоне белой земли деревья казались выкованными из металла. Тола была рада возможности просто идти вперед. Вокруг, будто ночные демоны, маячили столбы дыма: одни — от горящих деревень, другие — от домов и сараев, где останавливались норманны. В этой местности ужас можно было чувствовать на вкус: кислый и жесткий, от которого язык прижимался к нёбу.

Было очень холодно, и жаркие огни пожаров, которые до позднего вечера разжигали неутомимые норманны, разрушая окрестные деревни, дразнили ее. Ночью она видела какие-то фигуры — то были два испуганных пса, сбежавших от резни и пожаров. Они прижимались к оградам и крались вдоль канав и стен. В морозном воздухе ясно различалось пение норманнов. Тола не понимала слов, но точно знала, что эти песни не славят Бога.

Они пробирались через небольшую рощицу. Тропинок не было, и из-за высокой травы рубашка и рейтузы Толы совсем промокли. Пробираясь сквозь туманную завесу, Тола представляла себе, что вся земля в огне, а туман — это дым.

Один из мужчин вдруг заговорил:

— Здесь. Нам надо остановиться здесь. Тут мы укрыты, и, может статься, утром нас не заметят.

— Идем дальше, — сказал Исамар — Нельзя рисковать. На открытой местности нас наверняка увидят.

Вдруг впереди послышался какой-то звук и все, включая Толу, припали к земле. Кто-то шел к ним. Сначала Тола подумала, что это, скорее всего, существо, живущее в окрестностях Йорка. Оно издавало низкий хриплый звук. В тумане казалось, что это какое-то чудовище из сказки — высокое, многоногое, как ползущий по лесу паук. Но прежде, чем разглядеть это существо, она почувствовала его страдания. Это был не паук — это была женщина, которая брела через рощу с детьми, уцепившимися за ее юбку. Она всхлипывала, и дети всхлипывали тоже, скрючившись от холода и медленно пробираясь сквозь лес. На женщине не было верхней одежды — своей шалью она укрыла девочку лет восьми. С ней было трое детей, укутанных в одеяла.

Увидев банду Толы, она упала на колени и в отчаянии зарыдала. Она подумала, что это норманны.

— Не бойся нас, сестра, — сказала Тола.

В умоляющем жесте женщина воздела руки. «Слова выгорели в ней вместе с домом и всем ее имуществом», — подумала Тола и пошла ей навстречу, снимая на ходу один из норманнских плащей, чтобы укрыть ее.

— Тола, у нас нет на это времени, — сказал Исамар. — Нам надо спешить.

— Они умрут, если им не помочь.

Сняв плащ, Тола сразу промерзла — трудно было представить, как страдает от холода женщина. Она так онемела, что не могла даже почувствовать облегчение. Поглядев на нее, Тола увидела призраки отчаяния: источник с пузырящейся в нем кровью вместо воды; стол, уставленный яствами, в которых кишели черви и мухи; свадьба с распростертыми на полу мертвыми женихом и невестой.

— Они все равно умрут, — сказал Сеолуулф.

При этих словах женщина испустила пронзительный крик.

— Прикажи ей заткнуться, — буркнул Сеолуулф. — Заставь ее немедленно замолчать, иначе сюда на наши головы придет половина норманнского войска.

— Чшшш…

Тола обняла женщину, но та продолжала всхлипывать. Дети ее тоже плакали, подвывая. У младшего на башмаке была трещина, и Тола подумала, что она будет стоить ему ноги, если его поскорее не согреть у костра.

— Надо идти, — сказал Исамар. — Забери обратно свой плащ, Тола, я не могу позволить тебе умереть, пока мы не доберемся до наших друзей.

— Мы должны хоть что-то сделать для них. Они наши земляки, — упрямо произнесла Тола.

— Они из Йорка, — ответил Сеолуулф. — Я им не земляк.

Женщина попыталась подавить рыдания, но мучительные спазмы сжимали ей горло.

Сеолуулф вынул нож.

— Еще три секунды, — зло произнес он. — Если она не замолчит, я заставлю ее.

Увидев нож, женщина издала громкий вопль. Сеолуулф прыгнул к ней, но Тола загородила ее.

— Нет.

— Она убьет нас.

Дети, рыдая, что-то быстро лепетали.

— И их тоже! — Он показал на них ножом.

— Тогда ты должен подготовиться к тому, что предстанешь перед Создателем, а ее кровь на твоих руках не принесет тебе ничего хорошего.

— У меня и так достаточно грехов, чтобы я отправился в ад.

Дыхание лошади. Грубая чужестранная речь.

— Они здесь!

Сеолуулф схватил Толу, столкнул с берега вниз и прижал к жесткой от мороза траве. Женщина и дети не двинулись с места, застыв от страха и холода.

— Их немного, — насторожившись, сказала Тола. Расширив сознание, она почувствовала их присутствие рядом и добавила: — От силы трое, не больше.

— Может, сейчас немного, но, если мы будем с ними сражаться, их станет больше.

Она услышала крик.

— Хууу! Ла!

Толу вдруг охватил такой острый и сильный страх, что, казалось, ее вот-вот стошнит.

Удары копыт о землю слышались совсем близко, и она почти ощущала их кожей. Она услышала односложный выкрик женщины:

— Нет!

А затем удар. Все дети завыли. Еще удары. И тишина.

Тола легла лицом в морозную траву.

Всадники о чем-то говорили между собой — спокойно, будто охотники, обсуждающие дневную добычу. Затем стук копыт затих вдали.