Песни

У ней ноги — багряно-икряные,
у ней мелкие-мелкие локоны.
Дай протиснусь, дай около встану я!
Вот я воздух глотнул — гляжу соколом.

Я и сам парень хват — нарасхват,
у меня ли не рыжие волосы!
Взять, к примеру, хоть наших девчат —
так и льнут, словно зернышки к колосу.

А она головы не ворочает, —
и куда уж вертеть — шейка тумбочкой.
А потом говорит: «Если хочете —
посидимте вдвоем, только туточки!

Не лягай на меня!.. Отодвиньтеся!..
Я те что!.. Ну, кому было сказано!..»
(А у меня уже крутятся винтики —
как бы в парк ее… этого… самого…)

А идет! — ну корма, доложу я вам!
что тебе ледокол, что те рыба-кит.
Говорит, что зовут Настя Зуева
и что в бригаде у них — все ударники…

…Я ее в общежитье везу сейчас.
Парни глянут на нас — лопнут с зависти!
Сколько, скажут, добра отхватил зараз!..
…Только я не такой — жрите! хватит всем!

15 июля 1965

На Театральной площади

На Театральной площади,
немножко театрально,
стоял я, опершись плечом
на оперный театр.
А каменные кони
оскалились нахально,
и каменные ноздри
их выбрасывали пар.

Профессор Римский-Корсаков,
привстав на пьедестале,
никак не мог подняться,
чтоб руку мне пожать.
А я стоял и бредил
то славой, то стихами,
стихами или славой —
ну, как их не смешать!

Роились в небе звезды,
садились мне на плечи, —
ах, только б не прожгли
они мой импортный пиджак!
Качаясь, плыли лица
голубоватых женщин,
стекали мне в ладони,
а я сжимал кулак!

А я дышал вполнеба,
а я держал полмира!
Гигант я или карлик?
Герой или пигмей?..
Носы приплюснув к стеклам,
уставились квартиры.
Я стекла гладил пальцем —
я был их всех добрей.

Я прыгнул на подножку —
пропел звонок трамвая.
Я три копейки бросил,
как бросил золотой…
Качаются вагоны.
Кондукторша зевает.
Вожатый смотрит мимо…
Домой… Домой… Домой…

25 сентября 1965

На трамвайной остановке