Песни и стихи. Том 1

Нам без неё всё ясно.

Сестрёнка, милая, не трусь,

Я не смолчу, я не утрусь,

От протокола отопрусь при встрече с адвокатом.

Я ничего им не сказал.

Ни на кого не показал,

Скажите всем, кого я знал, — я им остался братом.

Он молвил, подведя черту,—

Читай, мол, и остынь.

Я впился в писанину ту,

А там — одна латынь.

В глазах круги, в мозге нули,

Проклятый страх, исчезни!

Они же просто завели

Историю болезни.

НИКАКОЙ ОШИБКИ

На стене висели в рамках бородатые мужчины,

Всё в очёчках на цепочках, по-народному, в пенсне.

Все они открыли что-то, все придумали вакцины,

Так что если я не умер, — это всё по их вине.

Доктор молвил: «Вы больны» — и мгновенно отпустило,

И сердечное светило улыбнулось со стены.

Здесь не камера, палата, здесь не нары, а скамья,

Не подследственный, ребята, а исследуемый я.

И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то,

Подмахну, давай, не глядя, медицинский протокол.

Мне приятель Склифосовский, основатель института,

Или вот товарищ Боткин — он желтуху изобрёл.

В положении моём лишь чудак права качает,

Доктор, если осерчает, так упрячет в жёлтый дом.

Правда, в доме этом сонном нет дурного ничего —

Хочешь — можешь стать Будённым, хочешь — лошадью его.

Я здоров, даю вам слово. Только здесь не верят слову.

Вновь взглянул я на портреты и ехидно прошептал:

Если б Кащенко, к примеру, лёг лечиться к Пирогову,

Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал.

Доктор мой большой педант, сдержан он и осторожен:

Да, вы правы, но возможен и обратный вариант.

Вот палата на пять коек, вот профессор входит в дверь,

Тычет пальцем — параноик, и пойди его проверь.

Хорошо, что вас, светилы, всех повесили на стенку,

Я за вами, дорогие, как за каменной стеной.

На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку,—

Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной.

Да, мой мозг прогнил на треть, ну, а вы здоровы разве?

Можно вмиг найти болезни, если очень захотеть.

Род мой крепкий, весь в меня, правда, прадед был незрячий,

Свёкор мой белогорячий, но ведь свёкор — не родня.

Доктор, мы здесь с глазу на глаз — отвечай же мне, будь скор.

Или будет мне диагноз, или будет приговор.

Доктор мой и санитары, и светилы — все смутились,

Заоконное светило закатилось за спиной,

И очёчки на цепочке даже влагой помутились,

У отца желтухи щёчки вдруг покрылись желтизной.

Авторучки острие устремилось на бумагу.

Доктор действовал во благо, жалко, благо не моё…

Но не лист, перо стальное грудь пронзило, как стилет:

Мой диагноз — «паранойя», это значит, пара лет.

ЛЕТЕЛА ЖИЗНЬ В ПЛОХОМ АВТОМОБИЛЕ

Я вообще подкидыш

И мог бы быть с каких угодно мест,

И если ты, мой Бог, меня не выдашь,

Тогда моя свинья меня не съест.

Живу везде, сейчас, к примеру, в Туле,

Живу и не считаю ни побед, ни барышей,

Из детства помню детский дом в ауле,

В республике чечено-ингушей.

Они нам детских душ не загубили,

Делили с нами пищу и судьбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Я сам не знал, в кого я воспитаюсь,

Любил друзей, гостей и анашу.

Теперь чуть-чуть чего — за нож хватаюсь,

Которого, по счастью, не ношу.

Как сбитый куст, я по ветру волокся,

Питался при дороге, помня зло да и добро,

Я хорошо усвоил чувство локтя,

Который мне совали под ребро.

Бывал я там, где и другие были,

Все те, с кем резал пополам судьбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Нас закаляли в климате морозном,

Нет никому ни в чём отказа там,

Так что чечены, жившие при Грозном,

Намылились с Кавказа в Казахстан.

А там в степи лафа для брадобреев —

Скопление народов и нестриженных бичей,

Где место есть для зеков, для евреев

И недоистреблённых басмачей.

Там на заре что надо мы добыли,

Нам там ломы ломали на горбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Мы пили всё, включая политуру,

И лак, и клей, стараясь гниль сболтнуть.

Мы спиртом обманули пулю-дуру,

Так что ли умных нам не обмануть?

Пью водку под орехи для потехи,

Коньяк — под плов с узбеками (по-ихнему — пилав).

В Норильске, например, в горячем цехе

Мы пробовали пить стальной расплав.

Все дыры в дёснах золотом набили.

Заставь их вынуть — денег наскребу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Какие песни пели мы в ауле!

Как прыгали по скалам нагишом!

Пока меня с пути не завернули,

Писался я чечено-ингушом.

Одним досталась рана ножевая,

Другим — дела другие, ну а третьим — третья треть.

Сибирь, Сибирь — держава бичевая —

И есть где жить, и есть где помереть!

Я был кудряв, но кудри истребили,

Семь пядей и залысины во лбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Воспоминанье, только потревожь я —

Всегда одно: «На помощь! Караул!»

Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,

А место битвы — город Барнаул.

Когда дошло почти до самосуда,

Я встал горой за горцев, чьё-то горло теребя,

Те и другие были неотсюда,

Но воевали, словно за себя.

А те, кто нас на подвиги подбили,

Давно лежат и корчатся в гробу.

Их всех свезли туда в автомобиле,

А самый главный вылетел в трубу.

БАНЬКА ПО-БЕЛОМУ

Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого свету отвык.

Угорю я, и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.