Заходили в гавани, слева ли, справа ли.
Два красивых лайнера, судна, корабля.
Белоснежнотелая, словно лебедь, белая,
В сказочно-классическом плане,
И другой, он в тропики плавал в чёрном смокинге,
Лорд, трансатлантический лайнер.
Ах, если б ему в голову пришло,
Что в каждый порт уже давно влюблённо
Спешит к нему под чёрное крыло
Стремительная белая мадонна.
Слёзы льёт горючие — ценное горючее —
И всегда надеется втайне,
Что, быть может, в Африку не уйдёт по графику
Этот недогадливый лайнер.
Ах, если б ему в голову взбрело,
Что в каждый порт уже давно влюблённо
Прийти к нему под чёрное крыло
Опаздывает белая мадонна.
Кораблям и поздняя не к лицу коррозия,
Не к лицу морщины вдоль белоснежных крыл,
И подтёки синие возле ватерлинии,
И когда на смокинге левый борт подгнил.
Горевал без памяти, стоя в тихой заводи,
Гол и раздосадован крайне —
Ржавый и взъерошенный и командой брошенный
В гордом одиночестве лайнер.
А ей невероятно повезло —
Под танго музыкального салона
Пришла к нему под чёрное крыло
И встала рядом белая мадонна.
ЛОШАДЕЙ ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ В МАШИНЫ ЗАЖАТЫ
Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты,
И хрипят табуны, стервенея внизу.
На глазах от натуги худеют канаты.
Из себя на причал выжимая слезу.
И команды короткие, злые
Быстрый ветер уносит во тьму:
«Кранцы за борт!», «Отдать носовые
И буксир!», «Подработать корму!»
Капитан, чуть улыбаясь —
Всё, мол, верно, молодцы —
От земли освобождаясь,
Приказал рубить концы.
Только снова назад обращаются взоры,
Цепко держит земля, всё и так и не так.
Почему слишком долго не сходятся створы,
Почему слишком часто моргает маяк?
Всё в порядке, конец всем вопросам,
Кроме вахтенных, всем отдыхать!
Но пустуют каюты — матросам
К той свободе ещё привыкать.
Капитан, чуть улыбаясь,
Бросил тихо: «Молодцы!»
От земли освобождаясь,
Нелегко рубить концы.
Переход двадцать дней, рассыхаются шлюпки,
Нынче утром последний отстал альбатрос.
Хоть бы шторм, или лучше, чтоб в радиорубке
Обалдевший радист принял чей-нибудь «СОС».
Так и есть, трое месяц в корыте,
Яхту вдребезги кит разобрал.
Да за что вы нас благодарите?
Вам спасибо за этот аврал.
Капитан, чуть улыбаясь,
Бросил тихо: «Молодцы!»
Тем, кто с жизнью расставаясь,
Не хотел рубить концы.
И опять будут Фиджи и порт Кюрасао,
И ещё чёрта в ступе и Бог знает что,
И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун —
Всё, куда я ногой не ступал, но зато
Пришвартуетесь вы на Таити
И прокрутите запись мою.
Через самый большой усилитель
Я про вас на Таити спою.
Скажет мастер, улыбаясь
Мне и песне: «Молодцы!»
Так, на суше оставаясь,
Я везде креплю концы.
И опять продвигается, словно на ринге,
По воде осторожная тень корабля.
В напряженье матросы, ослабленный шпрингер,
Руль полборта налево — ив прошлом земля.
ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ
Был шторм, канаты рвали кожу с рук,
И якорная цепь визжала чёртом.
Пел ветер песню дьявола, и вдруг
Раздался голос: — Человек за бортом!
И сразу: — Полный назад! Стоп машина!
На воду шлюпки, помочь!
Вытащить сукина сына,
Или там, сукину дочь.
Я пожалел, что обречён шагать
По суше, значит, мне не ждать подмоги,
Никто меня не бросится спасать
И не объявит шлюпочной тревоги.
А скажет: — Полный вперёд! Ветер в спину,
Будем в порту по часам.
Так ему, сукину сыну,
Пусть выбирается сам.
И мой корабль от меня уйдёт,
На нём, должно быть, люди выше сортом.
Вперёдсмотрящий смотрит лишь вперёд,
Ему плевать, что человек за бортом.
Я вижу, мимо суда проплывают,
Ждёт их приветливый порт.
Мало ли кто выпадает
С главной дороги за борт.
Пусть в море меня вынесет, а там
Шторм девять баллов новыми деньгами.
За мною спустит шлюпку капитан,
И обрету я почву под ногами.
Они зацепят меня за одежду,
Значит, падать одетому — плюс.
В шлюпочный борт, как в надежду,
Мёртвою хваткой вцеплюсь.
Здесь с бака можно плюнуть на корму,
Узлов немного, месяц на Гавану.
Но я хочу на палубу к нему,
К вернувшему мне землю капитану.
Правда, с качкой у них перебор там,
И в штормы от вахт не вздохнуть.
Но человеку за бортом
Здесь не дадут утонуть.
Я на борту, курс прежний, прежний путь,
Мне тянут руки, души, папиросы.
И я уверен, если что-нибудь,
Мне бросят круг спасательный матросы.
Давайте ж полный вперёд, что нам льдина,
Я теперь ваш, моряки,
Режь меня, сукина сына,
И разрывай на куски.
Я ТЕПЕРЬ В ДУРАКАХ, НЕ УЙТИ МНЕ С ЗЕМЛИ
Я теперь в дураках, не уйти мне с земли,
Мне расставила суша капканы.
Не заметивши сходни, на берег сошли,
И теперь в моих песнях сплошные нули,
В них всё больше прорехи и раны.
Из своих кителей капитанских ушли,
Как из кожи, мои капитаны.
Мне теперь не выйти в море
И не встретить их в порту.
Ах, мой вечный санаторий,
Как оскомина во рту.
Капитаны мне скажут: «Давай, не реви!»
Ну, а я не реву — волком вою.
Вы ж не просто с собою мои песни несли —
Вы везли мою душу с собою.
Вас встречали в порту толпы верных друзей,
И я с вами делил ваши лавры.
Мне казалось, я тоже сходил с кораблей
В эти токио, гамбурги, гавры.
Вам теперь не выйти в море,
Мне не встретить вас в порту.
Ах, мой вечный санаторий,
Как оскомина во рту.
Я надеюсь, что море сильней площадей
И прочнее домов из бетона.