Песни и стихи. Том 2

Так вот, для нашего начальства была изготовлена одна (единственная!) полная копия фильма. Они посмотрели и были потрясены. И вот после этого потрясения, они, полагая, что надо и свою лепту внести, начали работать. Из нашей картины стало получаться что-то уже другое. Вышибли хиппи — опорный момент! — и зрителю уже непонятно, куда девался Мак-Кинли и куда девался Певец; всё стало несовершенно и кособоко… А Володенька, который пришёл на премьеру, ушёл с неё больной — он даже себе не представлял, как это ужасно, когда там нет мистерии хиппи. Актриса за один эпизод Потаскушки получила Государственную премию. Конечно, ему, человеку столько на эту картину поработавшему, надо было дать эту премию…

Но и это ещё не всё. После премьеры мы со Швейцером уехали отдыхать, и я строго-настрого наказала монтажнице, Клавдии Алеевой, беречь и не затерять эту единственную полную копию. Она эту копию отдала, и её смыли! Я никого так в жизни не ненавижу, как Клавдию Алееву. Смыли уникальную копию с последней роли Бабочкина и фантастически прекрасным Высоцким!

В.Золотухин: БАНЬКА ПО-БЕЛОМУ

Мне казалось, что я обладаю каким-то богатством, потому что я много лет вёл дневники, записывая что-то и о нём, и о своих товарищах по театру. Но когда я читаю сейчас свои записи, то они мне не кажутся нужными, потому что это не имеет никакого отношения к явлению, которым является В.Высоцкий. И всё же я не могу несколько слов не сказать о том, что, может быть, известно только мне или работавшим с ним.

У колыбели театра на Таганке стоял такой замечательный, может быть, даже гениальный драматург — Николай Робертович Эрдман. И в 67-м или 68-м — я точно сейчас уже не могу сказать — году, когда мы репетировали «Пугачёва», Ю.П.Любимов заболел, и репетиции — несколько — вёл Эрдман. Он писал туда такие прозаические вставки. И вот на одной из репетиций мы сидим в зале, и Володя спрашивает: «Николай Робертович, а Вы пишете что-нибудь сейчас — сценарий или пьесу, там, прозу?». А он немного заикался, Эрдман, — кто его знал, тот, наверное, помнит, — он говорит: «А в-вы, В-володя?». Владимир говорит: «Я пишу. На магнитофоны». — «А я, В-володя, — на века». Володя говорит: «Да я, в общем, Николай Робертович, тоже кошусь на эти в-века». «К-коситесь, В-володя, к-коситесь, у вас получается. С-смотрю телевизор, в-вижу — В-высоцкий, знаю — не может быть. С-слышу — В-высоцкий, знаю — не м-может быть. Жду титров — В-высоцкий! В-вы п-понимаете, В-володя, что это такое, когда п-поэта можно узнать и п-по строке? Вы м-мастер, В-володя!».

Ю.П.Любимов вспоминает, что Эрдман неоднократно говорил ему: «Юра, ваш Высоцкий — чёрт знает что! Я знавал в жизни многих поэтов, — (он был знаком с Есениным, Маяковским, в общем, это была ещё вот та гвардия) — многих я знавал поэтов, у которых были блёстки гениальности. Но всё-таки я понимал, как они работают. Как работает ваш Высоцкий, я понять не могу».

Когда мы с ним снимались в «Хозяине тайги», мы жили в одной заброшенной избе. Там дворов двести. Это была его «Болдинская осень»: он очень много там написал, в том числе и «Баньку». У меня на парижском диске, который он мне подарил, надпись: «Валерию Золотухину, соучастнику «Баньки»…

Почему так? Я несколько слов скажу. Он — днём снимается, ночью пишет. Огромная, — сто пятьдесят свечей или больше — лампа горела, окна всё же оборудованы, без ставен, без занавесок… Он пишет, а в крапиве, в бурьяне — народ лежит… А я не снимал милицейскую форму. И поскольку они меня не знали, они думали, что я приставлен к нему для охраны. Ну, зная, что милиционер в хате, они, значит, тихо-тихо лежат и наблюдают. Уж я это потом обнаружил. А ребятишки ко мне часто подходили и говорили: «Дядя милиционер, нельзя ли посмотреть живого Высоцкого?». Ну, я сначала как-то не решался… Человек работает, чего я его буду дёргать? Потом решился: «Знаете что, несите молока. Молока принесёте — покажу».

Они принесли молока — один раз, второй раз… Володя говорит: «Ну что ты, Золотухин, развёл молочную ферму эту?» А у нас подпол был, и я спустил туда это молоко — про запас. Но потом стал думать: не дешевлю ли с молоком, чёрт возьми? Может, брать самогоном? Мне-то его не давали, я в милицейской форме.

Ну, это всё, конечно, из области шутки, юмора, но я думаю, что и не может Володя без этого вообще существовать.

Вот теперь о «баньке». Он из меня, когда мы с ним познакомились, зная, что я колхозник, всю «колхозную прелесть» вытягивал. Всё про жизнь я ему рассказывал, как в колхозе там у нас живут, как косят, как пашут — вообще чем мы занимаемся там. И он потом уже признавался, что несколько песен написал — «Письмо на выставку», «Письмо с выставки» — на крестьянскую эту тему. Его внимание к разного рода человеческой деятельности было поразительно.