Песни и стихи. Том 2

Песни Высоцкого воспринимались не ухом, а душой. «От сердца к сердцу — только этот путь…».

И уникальный голос. Перевести фразу с голоса на мысль — осмыслить, осознать произносимое — не всегда успеваешь: плывёшь по звукам. Голос — и чувство в ответ, вне словесного промежутка. Голос — не только как производное горла, но и как разум. Голосовой разум.

И неотъемлемая деталь — гитара. В записи с оркестром — это уже не Высоцкий. Поют многие. И даже лучше. Володя воспринимался только с гитарой. И гитара — не только инструмент, но и жест — поэтический и духовный. Этот жест вошёл и в его театральные работы: гитара есть и у Гамлета, и у Свидригайлова в последней театральной работе Высоцкого — в спектакле «Преступление и наказание» по Достоевскому.

28 июля. Поминки. Дома у Володи. Длинный стол без стульев. Близкие друзья и родственники. Говорила мать о том, что Володя был хорошим сыном. Потом отец — что с детства Володя всех звал по имени-отчеству, что его приняли сразу во все театральные институты… Они гордились сыном. Но не тем… Говорил его ближайший друг — о том, какой непростой человек был Володя, и как не надо сейчас об этом забывать. Человек сложный, иногда злой, резкий, неуступчивый… Говорила Белла Ахмадулина. Читала свои стихи, сочинённые на смерть Высоцкого:

Спасение в том, что сумели собраться на площадь,
Не сборищем сброда, бегущим глазеть на Нерона,
А стройным собором собратьев, отринувших пошлость.
Народ невредим, если боль о певце всенародна.

Потом говорил очень старинный друг Володи. Я знала по Володиным рассказам, что у него есть друг, что он живёт на Байкале, и что когда Володе плохо, то он всегда едет на Байкал к своему другу. И вот что я услышала на поминках: «Когда Володю ещё никто не знал, но уже были его первые концерты, то я, не очень разбираясь в тонкостях искусства, всегда спрашивал Володю: «Народу было много?». Мне казалось тогда основным показателем успеха… Потом эта фраза «народу было много» — у нас вошла в поговорку. И каждый раз, когда Володя приезжал, после «здравствуй» он говорил: «Народу было много». И вот сегодня — Володи нет, а народу было много.

В.Смехов: В ЭПОХУ ВЫСОЦКОГО

Начать вспоминать я мог бы с самого нашего начала, с тех дней, когда открылось наше общежитие на Дубининской, возле Павелецкого вокзала. О том времени очень напоминает песня о Первой Мещанской. Жили мы коммуной, не знали, что мы самые лучшие, а знали, что самый молодой, моложе всех нас — Любимов, хоть он и годился нам в отцы, и к каждому новому лицу относились мы, как к родному. Помню такой вечер. Один из нас женился, и мы собрались разделить с ним эту беду — сидели прямо на новеньком полу таким каре, и Любимов, и Дупак, наш директор, были с нами, и всё было молодо, зелено (от «зелёного змия»), и не пил только один человек — Володя. Он сидел с гитарой, в буклистом пиджачке (он как-то появился в театре в этом буклистом пиджачке, так и долго-долго из него не вылезал). Спел он несколько своих песен: «Где твои семнадцать лет», «Я подарю тебе Большой театр», «В тот вечер я не пил, не пел», «Сегодня я с большой охотою» и ещё что-то… Все были поражены и юмором, и чем-то ещё, что сейчас знают все. Но тогда самым важным оказалось то, что этими песнями, этим юмором он соединил нас всех, создал атмосферу искусства, поэзии, и мы вдруг оказались сопричастны этой атмосфере, в которой были Любимов, делающий театр, и Высоцкий, сделавший эти песни. И ещё он поразил нас своим изменением. Казалось бы, мы его знали-знали, и вдруг он начал петь, и у него — то ли из-за мимики, то ли ещё из-за чего-то, словом, произошла какая-то перефокусировка, какая-то модуляция, какой-то скачок извне вовнутрь, и он стал как-то опасно собранным, он стал спортивно беспощадным и начал гвоздить стены, глаза, лбы бестолковых, грешных и родных ему людей — правдой. Пускай через юмор, пускай через жанр, но — правдой! Это произвело впечатление бомбы — в первый же вечер.

Таких вечеров больше не было. Были другие вечера, уже на Таганке. Я лепил какие-то юбилеи-капустники, и собратья-соавторы помогали в этом: Золотухин как вокалист, Филатов — как автор прекрасных литературных пародий, Дима Можевич — как исполнитель и музыкант, а Володя всегда помогал какими-то шутками, песнями, которые сейчас надо раздобывать, искать во всей архивной неразберихе.

Ещё вспоминается из тех лет разговор о его ранних, уличных песнях (он никогда не называл их блатными, всегда — уличными). Тогда был период его «детских» и спортивных песен: о Буткееве, о вепре, о нечисти (пора «Баньки» и серьёзных песен пришла уже потом). Так вот, он говорил, что те, ранние песни легче, в них было легче дыхание, а сейчас писать становится трудно… Кажется, в том разговоре у нас впервые и появилось слово «стилизация».