Песни Кавриса

Видно, костер тоже проголодался. Желто-красным языком он лизал мясо, мясо шипело, на угли падали золотистые капельки жира. Огонь казался Каврису живым, и бабушка, вспомнил, говорила, что огню надо давать есть. Течен никогда не забывала покормить его: то ложкой каши, то куском хлеба, то мясом. Она учила Кавриса: огонь все видит, все слышит, только говорить не может. Им всегда нужно дорожить, нельзя шутить, заигрывать, иначе из маленького, доброго пламени он может превратиться в большой, злобный пожар.

Каврис бросил в костер еще охапку хвороста, весело загорелись сухие ветки. Мальчик смотрел на яркое пламя, грелся, ел вкусное, прокопченное, «с дымком» мясо и тихонько напевал:

Гори, желтый огонек,
Свети, красный уголек,
В самый дальний уголок
Донеси свой ясный свет,
Покажи, что горя нет.

Слова новой незатейливой песенки рождались вместе с мотивом, звучащим где-то рядом.

Огонь горел, легкий весенний ветерок играл с пламенем. Каврис подумал, что светящийся в ночи костер похож на цветок «волчий глаз»:

Волчий цветок —
Яркий цветок
И виден издалека.
Ты цветешь, чтоб гореть,
Как волчьи глаза:
На зубчатом зеленом блюдце
Зажигаешь желтый огонь.
Ты растешь в горах,
И не увидит тебя тот,
Кто далеко не ходит от дома.

Каврис сделал несколько шагов к ручью, нагнулся, опираясь руками о мелкую гальку, прильнул губами к воде, отпил несколько глотков.

Ручеек пел. В его звуках слышались слова, неясные, едва различимые, но как раз те, которые хотел сказать мальчик:

Беги, беги, ручеек,
Вейся, вейся, ветерок.
Разнеси по свету весть,
Что Каврис в аале есть.

Весеннее солнце щедро раскидало по земле свои золоченые кисти. Их ловили лепестки подснежников, горы, деревья, земля, трава. Все вокруг пело и радовалось теплу…

Вдруг за спиной у Кавриса раздался пронзительный свист. Мальчик вздрогнул и оглянулся… Макар! У него тоже было ведерко с капканами. Халтарах тотчас затеяла с его собакой игру.

— Видишь, как они соскучились! — сказал Макар, поглядывая на резвящихся собак.

— И мы с тобой давно не виделись, — добавил Каврис. — Целую зиму… Как ты школу кончил?

— Никак, — нахмурился председателев сын. — До экзаменов не допустили. На второй год оставили…

Каврис от такой новости растерялся; ему даже стыдно стало, словно не Макар, а он сам сделал что-то нехорошее.

«Как же так, — подумал он, — как можно не учиться, если отец заботится, кормит, одевает? Почему учебой не дорожил?»

— Ты на меня все еще обижаешься? — спросил Макар.

На такой вопрос Каврис не мог дать ответа. Конечно, «колхозного ягненка» он давно простил, но вот новая… Новая обида была и ему самому непонятна. Выходит, одни могут учиться, но не хотят, другие хотят, а не могут. И тут было что-то неприятное для Кавриса.

— Ох ты! Сколько добыл! — восхищался Макар, склоняясь над Каврисовым ведерком. — Жирные, сала как на поросятах! А я ничего не поймал.

— Чужой добыче не удивляются. От чужой зависти удачи не будет… Хочешь, возьми одного.

Макар выбрал самую жирную тушку и стал сдирать с нее сало.

— Зачем обдираешь? — удивился Каврис.

— Сусличье сало для сапог годится. Смажешь — долго носиться будут.

Каврис никогда не был завистником, но, глядя на Макара, как тот мажет салом новые сапоги, вздохнул. Сам он с ранней весны ходит босиком, и от этого ноги стали шершавыми и черными, как вороньи лапы.

— А ты почему за сусликами ходишь? Разве вам еды не хватает?

— У нас, как у всех. А что я салом сапоги мажу, так это для того, чтобы можно было подольше новых не справлять.

Смазанные голенища стали черными и блестящими. Макар удовлетворенно топнул ногой, любуясь своей работой, но, взглянув на товарища, который, сидя у костра, тоже смазывал жиром потрескавшиеся до крови ноги, погрустнел:

— Зря я суслика выпросил. Они тебе нужнее. Возьми! За суслика, — и протянул Каврису кусок хлеба.

Каврис отвернулся. Рот его наполнился голодной слюной.

— Не надо, — сказал он, мягко отстраняя протянутую руку, — я сусликами не торгую.

— Покуда не возьмешь — не отстану!

Каврис упорствовал, Макар настаивал. Так они препирались долго. Первым не выдержал Макар. Он положил хлеб на большой камень, свистнул свою собаку и ушел. От его быстрого шага громыхали капканы в пустом ведре. Наверно, очень рассердился.

Пусть сердится! Каврис собрал свои вещички и тоже пошел домой. Он шел медленнее, чем Макар: ногам было больно от острых камней и терновника. Но все-таки он успел отойти на довольно большое расстояние, как неожиданно его обожгла мысль: «Не хлеб за человеком гоняется, а человек за хлебом».

Несмотря на сильную боль в израненных ногах, Каврис побежал обратно.

Темный кусочек сиротливо лежал на камне и притягивал к себе точно магнит.