Песни мертвых детей

Когда я сошел к завтраку, в голове было какое-то странное ощущение, словно в нее запихнули теннисный мячик. Мячистая какая-то голова.

В доме я был один. Вообще в тот день все шло странно. Обычно меня вот так дома не оставляли. Обычно, когда я спускался на кухню, бабушка мыла посуду после завтрака. Обычно у нас завтраки сытные и плотные. Я каждое утро просыпался от запаха яичницы с беконом, пожаренной на сале. И каждое утро бабушка предлагала приготовить «что-нибудь легонькое» для меня, хотя я всегда кричал — НЕТ! Потому что я не желал весь день ходить тошнотно-вонючей обжориной.

Сегодня бабушка с дедушкой уже съели свой обжористый завтрак и отправились в садовый питомник покупать новый розовый куст. Они уже несколько дней только об этом талдычили. Им приспичило купить какой-нибудь древний сорт — «старый розовый мох» или «золотые крылья». Они всё показывали мне фотографии в каталогах и спрашивали, какой цветок мне больше нравится. (Словно меня интересуют цветочки.)

Миранды дома тоже не было. Она усвистела в Германию по этому дурацкому обмену. В Баден-Баден-Баден усвистела или куда-то еще.

Меня все еще одолевала сонливость, но не нормальная утренняя сонливость, а такая, со всех сторон сонливость: и сверху, и с боков, и снизу.

На столе меня ждали чайник в синюю и белую полоску, молочник, тарелка и кружка.

Каждое утро я мог выбрать, что захочется: кукурузные хлопья с молоком и сахаром или горячий тост с маслом и повидлом.

Когда я болею, то мне хочется кукурузных хлопьев. Но я и тост мог съесть, запросто, мне без разницы. Вообще-то, если честно, тост с повидлом мне нравится больше хлопьев.

Главное — поесть надо было поскорее. Я не хотел опоздать на встречу.

У меня есть ускоренный вариант завтрака: я выкладываю все, что может понадобиться, на стол и быстро-быстро ем, не теряя времени на то, что бы вставать и чего-то доставать.

Но с тостом так просто не получалось: ведь тост сначала нужно поджарить на решетке.

В день своей болезни я запустил быстрый вариант. Сыпанул в миску кукурузных хлопьев и достал из холодильника новую бутылку молока. (Ненавижу обезжиренное водянистое молоко и ненавижу теплое молоко.) Пододвинул поближе сахарницу. Налил себе стакан ярко-оранжевого апельсинового сока.

Сегодня утром он казался еще ярче обычного. Голова позвякивала, точно дверной звонок

На хлопья я плюхнул сахарного песку. И налил молока — до самого краешка. Затем сел и стал давиться хлопьями — ненавижу раскисшие кукурузные хлопья. И остывшие тосты ненавижу.

Голова почему-то немножко кружилась. Я сжевал ложек пять хлопьев, когда почувствовал, что меня вот-вот вытошнит.

Я сунул в рот очередную ложку и вдруг понял, что надо срочно рвать когти к унитазу. А унитаз у нас наверху, в ванной.

Я побежал.

Я не успел.

Я вытошнился на ковер, который лежит на верхней лестничной площадке.

12

Я посмотрел на тошнотину, такую желтую на фоне коричневых загогулин. Выглядело так себе. Молоко точно было обезжиренное и водянистое. Кукурузные хлопья явно раскисли. И все в какой-то слизи сверху: на птичку похоже, которую отрыгнула кошка. Даже с первого взгляда я понял, что это не похоже на обычную тошнотину.

Я решил спуститься на кухню и засунуть молоко в холодильник Я был готов к тому, что опять вытошнюсь, когда стану сгребать остатки кукурузных хлопьев в помойное ведро.

Мне вдруг стало ужасно жарко. И с лестницей творилось что-то странное — она удалялась от меня, совсем как в кино. Мне было понятно, что нужно убрать за собой, но у меня было дело поважнее — поскорее добраться до постели.

Но сначала я потащился в ванную: чтобы очистить зубы от тошнотных ошметков.

Потом пошел к себе в комнату, по дороге у меня опять в животе забурлило, но я сумел удержать тошнотину во рту и выплюнуть ее в мусорную корзину.

Пришлось поворачивать назад, обходить гадость на площадке, заходить в ванную и снова чистить зубы.

От этой ходьбы туда-сюда я страшно вспотел. Голова закружилась еще сильней, мне срочно нужно было лечь. Я положил на раковину зубную щетку, всю в голубой пене от зубной пасты.

Я настолько отупел, что забыл про тошнотину у лестницы и наступил прямо в середину. Поскользнулся и шлепнулся на задницу. Вся левая сторона пижамных штанов оказалась в тошнотной гадости.

Я встал. Тошнотина еще больше расползлась по ковру, а прямо в центре отпечатался след ноги

Я вернулся в ванную, снял пижамные штаны, бросил их в ванну и налил немного воды. Голова кружилась сильней.

На этот раз я смотрел на тошнотину внимательно и обошел ее.

Я забрался в постель. Словно в уютную норку. Мишка лежал рядом. Но мне стало хуже. Головокружение превращалось в головоболь. Голова глухо гудела.

Сколько я ни метался, сколько ни ерзал, найти удобное положение мне не удалось.

Меня вдруг словно огнем опалило, поэтому я сбросил тонкое оранжевое одеяло. А потом вроде как мороз ударил, поэтому я натянул одеяло обратно.

Боль в голове нарастала: как будто у меня в черепе орудовали паяльной лампой.

Начала цепенеть шея. Правда, я сперва решил, что отлежал ее.